Самая суровая зима

Самая суровая зима

К середине ‘78 года, после первых серьезных проблем с нашей передовой системой советского самосознания, достойного только прогрессивным умам строителей светлого будущего, я перевёлся на очень серенькую и незаметную работу и совершенно исчез из передовых рядов молодёжи. На сей раз я искал работу согласно обще-принятого советского принципа, "чтобы не делать - лишь бы ничего не делать", сознавая, что делать что-то мне все таки придется. Мне повезло.

Моим убежищем оказалась пуско-наладочная группа, при пуско-наладочном управлении, одноименного треста. Мы относились к министерству строительства, но распоряжения получали от Латвэнерго. Другими словами, мы не подчинялись никому и не производили ничего, а просто работали, как это было всем положено.

Через несколько месяцев работы на новом месте я хорошо понял, что нам на самом деле ничего не нужно ни пускать, ни налаживать, ни, тем более, строить. Наша работа заключалась в периодическом подписании процентовок и прочих бумаг, необходимых для получения зарплаты два раза в месяц.

Это и были те два дня, когда мы приходили на работу, получали разнарядки и уезжали в командировку, до следующего собрания.

P-1

Я работал не один, а в группе. В этой группе нас было двое, я и Мишка. Мишка был старше меня. Он происходил из маленького еврейского села под Кишиневом, а в Риге остался после армии. В армии он служил адъютантом у генерала, того самого, который командовал армией при устранении китайско-советского конфликта на острове Доманский, так популярно воспетого нашим любимым городским поэтом. Мишке было о чем рассказывать, и со мной он совсем не стеснялся выдать какую-нибудь военную тайну, которых у него накопилось в достатке. Я очень любил его истории и слушал их у нас дома, после ужина, до глубокой ночи.

У Мишки было много жизненного опыта и больная печень, из-за чего он не мог пить. Пить он не мог совсем, абсолютно и непонятно. То есть совершенно не мог, даже чуть-чуть. Может быть именно поэтому Мишку дали мне в помощь, ведь кто-то должен был проводить совещания с директорами совхозов, заводов, фабрик и районных центров, отведённого нам района Латвии. Этот кто-то был я, а Мишка следил, чтобы все оставалось нормально и помогал мне дойти до гостиницы.

Мы приезжали в район на рейсовом автобусе с двумя чемоданами полными приборов. Находили предписанную нам котельную или теплоцентраль, по указанному в рабочем листке адресу и приступали к работе, растягивая по полу розовые резиновые трубки и расставляя приборы измерения. Мы должны были понижать загрязнение среды обитания и повышать эффективность работы котлоагрегатов и тепловых узлов. Среда наша, в те годы, по чистоте своей напоминала алюминиевую миску, ну из тех, которые раздавали советским солдатам в армейской столовой. Жир и копоть настолько впитывались в стенки той посуды, что мыть её получалось и вовсе ни к чему. Миски споласкивали и отправляли на сушку, где они не успевали просохнуть до следующей кормёжки. Растягивание резиновых трубок занимало около получаса, и мы направлялись в гостиницу получать места. Как правило, это происходило без проблем, потому что в те места, куда посылали нас, другие люди в командировки не приезжали. После получения койки и тумбочки с графином воды мы направлялись на встречу с начальником. Начальник всегда был в кабинете, в костюме и уже немножко пьян. В большинстве случаев начальник назывался директором, и только иногда, председателем. У начальника всегда был стол с гранитной чернильницей, портрет какого-нибудь вождя на стене и фикус в большом деревянном ящике.

Начальник всегда встречал нас широкой улыбкой и сильным, иногда до боли, рукопожатием. Ну всё-таки столичные инженера наведались.

P-2

Потом нам по-дружески предлагали выпить. Иногда это был самогон, иногда спирт, но чаще всего обыкновенная водка. Пить приходилось мне, а Мишка, из-за своей печени умело выплескивал водку в фикус. Со временем мы заметили, что фикусам водка не вредила, а даже наоборот. Потом начальник объяснял нам, что у него всё своё, и милиция, и пожарники, и гос-гор-всяческий надзор и инспекция. И что наладка наша ему нужна как... . Это как..., у разных начальников звучало красочно, но по-разному, причем суть оставалась той же. После выпивки мы подписывали, заранее приготовленные результаты наладки и список мер по сохранению окружающей среды, а начальник подписывал наши процентовки на две недели вперёд. Мишка помогал мне дойти до гостиницы, а утром мы уже катили домой, заранее посетив местный сельмаг, где можно было купить продукты и вещи, которые в городе даже не доходили до прилавка.

Следующие две недели до зарплаты нам работать не нужно было. Мишка отдыхал, играл сам с собой в шахматы и читал. Он снимал комнату и жил в ней один. Ему на всё хватало.

Я, однако, не терял времени даром. Одной зарплаты всегда было мало, ведь я не был один. У меня была семья. Заработать эти так необходимые деньги хотелось по-честному, не прибегая к перепродаже или каким-то ещё махинациям. И я нашёл себе моего собственного золотого телёнка.

У меня была вторая трудовая книжка, одолженная у друга Витьки, которому выдали её по ошибке. По той книжке я работал мастером по вызову отдела умелые руки в комбинате бытового обслуживания, но под чужим именем. Там меня очень уважали и даже хотели поместить на доску ударников коммунистического труда, но я скромно отказывался из целей безопасности. Никто не знал, что в каждый рабочий вечер я выполнял один-два заказа, полученных через диспетчера и три-четыре , полученные через Лилю, которой звонили на дом частным образом. Ведь я так случайно оставлял лучшим заказчикам свой домашний телефон, аккуратно впечатанный в квитанцию из официальной книги, которую я, как бы случайно, одолжил в конторе комбината умелые руки.

Мой золотой телёнок вполне мог привести меня к ужасным неприятностям. Ведь работая за наличные, да ещё под чужим именем, я нарушал достаточное количество законов уголовного кодекса, чтобы надолго потерять всё. Думал ли я об этом в том далеком и холодном году? Очевидно, что нет. Я просто выкручивался, стараясь быть честным, и никогда не терял времени даром.

Таким образом, в свободное от второй работы время, я посещал мою основную и официальную.

Так в труде и заботах проходила та наша зима. Самая суровая зима моей жизни.

***

Декабрь 1978го выдался как никогда холодным. Снега навалило больше обычного. Морозы стояли один день холоднее другого. Нам с Мишкой выдали назначение для работы в тепловом узлe одного из совхозов Гулбенского района. Совхоз оказался очень бедным, и до ближайшей гостиницы было очень далеко. Нам выделили комнату в четырёхэтажном жилом доме, стоящем на берегу живописного озера. Такие кирпичные дома на два подъезда строили во многих совхозах, следуя почину переселения работников из хуторов в дома городского типа. Проблема оказалась в том, что на щебёнке огород не развести и на асфальт корову не поставить. Хуторяне переселяться отказались. Дом пустовал. Это и было, почему нам предоставили в нем комнату.

P-3

Мебелированных комнат в доме было несколько. Нам объяснили, что мы можем выбрать любую. Мы выбрали одну на втором этаже потому, что там меньше дуло от окон. Однокомнатная квартира была мебелированна двумя железными кроватями со ржавыми полосатыми матрасами, без простыней и кучей колючих солдатских одеял, серо-зелёных с чёрными полосками по краям. Ещё у нас была газовая плита и одна табуретка. Мы, однако, вторую быстро раздобыли в соседней квартире, так как двери были не заперты. Отопление в доме не работало. Оно было подключено к той самой тепловой сети, наладить которую нам и предстояло. Мы поняли, что на сей раз, наша работа простой подпиской процентовки не обойдётся.

Мишка принёс с улицы несколько кирпичей. Мы положили их в духовку газовой плиты и таким образом чуть-чуть обогрели нашу скромно-мебелированную квартиру. На кухне был чайник. Мы набрали снега и заварили чай. Из крана, фыркая, брызгала ржавая струя воды, оставляя рыжие пятна на серой эмали умывальника. В унитазе стояла жидкость неопределенного вида, но весьма определенного цвета, и мы единогласно решили им не пользоваться.

Спали в одежде, а на утро, выпив растворимого кофе из снега, мы отправились на работу.

Котельную мы нашли по кирпичной трубе, которую было видно издалека. Один котло-агрегат из четырёх работал, но вокруг не было ни души. В управлении совхоза была какая-то женщина. Она указала нам, где живёт начальник котельной. Он трудно отходил от вчерашнего, и мы поняли, что огонь придётся разжигать нам самим, вызывая на себя всю ту ответственность, которой нам очень не хотелось. Просто не было другого выхода. Долг и сознательность взяли своё, и работа закипела. Через пару часов уже два котло-агрегата были запущены, насосы были в работе, но давления в сети не было.

Против ожидания мы устранили проблему довольно быстро. Неподалёку было здание школы, и там во дворе кто-то решил мыть свой мотоцикл, подсоединив шланг к системе отопления.

К вечеру в нашей половине дома заработало отопление, и мы усталые, измазанные в мазуте, пахнущие соляркой, но очень довольные своей рабочей победой, завалились спать и моментально уснули. Мы провели в том совхозе целую неделю и директор, на сей раз, подписывал нашу процентовку абсолютно по-честному.

P-4

По возвращению в Ригу нас вызвали в контору на планерку. Собрали всех, кто работал в нашем отделе. К моему удивлению нас оказалось человек тридцать. Я даже никогда не подозревал, что нас так было много.

Начальник группы объявил нам, что в Латвэнерго будет какое-то то экстренное собрание, и мы должны послать туда представителя. Все почему-то посмотрели на меня, зная, что ещё совсем недавно я был там своим человеком, и мне не осталось ничего другого, как согласиться.

В знакомом зале Латвэнерго было уже достаточно людно.

Мне, и это было так не характерно для меня, было не по себе. Казалось все бросают на меня косые взгляды, как бы говоря, - смотрите это он..., помните как его... Но наверное мне это просто казалось. Переживания от взлетов и падений тогда были так часты и типичны для многих.

Собрание началось, и нам объявили, что Латвия вышла из надлежащего графика потребления электроэнергии на 1978 год, и что годовой премии нам не видать, если срочно не будут введены экстренные меры экономии. Нам объяснили, что за внедрением этих мер уже следят из Москвы. Все присутствующие, однако, об этом и так знали, без специального предупреждения. Внедрения мер ещё не было, но за нами уже следили!

До нового года оставалась одна неделя. Начали поступать предложения. Всем очень понравилась идея отключить каждую вторую лампочку в уличных фонарях, но оказалось, что это возможно только на октябрьском мосту через Даугаву, а в других местах таких выключателей не было. В конце той никому не нужной дискуссии, нам зачитали заранее подготовленную установку из Москвы. В ночь, за день до нового года, нам было указано отключить от электричества все индустриально-второстепенные районы республики на 12 часов. Присутствующие зароптали, и я в том числе. Мы все прекрасно понимали всю сложность проведения подобного отключения в 30ти градусный мороз, уже не говоря о невозможности моментального подключения всех сетей обратно. Любые возражения были ни к чему. Всё уже было предрешено заранее.

Я вернулся в нашу пуско-наладочную группу, и через день, мы все разъехались по нашим индустриально-второстепенным районам внедрять распоряжение Москвы.

На автобусные переезды из одного села в другое у нас с Мишкой ушло два дня. Всюду нас ждала одинаковая картина предновогоднего безразличия к происходящему, осоловевшие глаза персонала и пустые обещания о том, что все будет проделано должным образом.

P-5

За два дня до нового года мы наконец добрались до нашего последнего объекта.

В школе учеников уже не было, но учительница встретила нас радостно. Отопление во всей школе работало отлично, впервые за долгое время.

Мы нашли начальника котельной и объяснили ему ситуацию. Ему предстояло выпустить воду из всех отопительных систем каждого подключённого к сети здания. Он обещал это сделать, смотря на нас очень выразительно и с поощрительной улыбкой. Мы пожали друг другу руки, прекрасно понимая, что он ничего делать не будет. Да я и сам, откровенно говоря, думал, что всё как-нибудь обойдётся.

Чисто из любопытства мы заглянули в коровник. Это было длинное низкое кирпичное здание с маленькими окошками под крышей. По виду кирпича мы поняли, что коровник построили вместе с тем домом, куда определили нас. Только совхозных коров в него переселили, а людей в наш дом — нет. Отопление в коровнике было электрическое, и потому здание не входило в сферу нашей ответственности. Ухоженные коровы стояли в два ряда, повернутые мордами к стене и мычали. Между ними сновали розовощекие женщины в засоленных, когда-то белых халатах, натянутых поверх стёганных телогреек.

Мне было любопытно, а Мишка сразу заметил, что что-то там не так. У них в Молдавии скотину на бетонный пол не ставили, особенно зимой. В коровниках всегда был земляной пол, покрытый соломой, даже если стены кирпичные.

- Поляжет скотина, - сказал он.

Я посмотрел на него укоризненно, - Всё тебе кажется. Новый год на носу. Расслабься уже...

Ожидая автобус, чтобы вернуться в Ригу мы заглянули в сельмаг, и нам неслыханно повезло. Там оказалась свежая говяжья грудинка, импортный Кальвадос, совсем как у Ремарка в Триумфальной арке, и красные женские рубашки японского производства с вшитой планкой, карманами на груди и пуговичками на четыре дырочки. Рубашка тут же стала подарком-мечтой для Лили. Говяжья грудинка — угощением для новогоднего стола. Ну, а самый настоящий Триумфальный Кальвадос, как у Ремарка, моментально придал французский акцент нашему новогоднему торжеству. Я ещё успел захватить красную, музыкальную куклу-неваляшку, сделанную в ГДР, для нашего малыша.

P-6

***

После нового года мой напарник простудился, и я отправился на объект в одиночку.

Снега наводило очень много, а мороз вовсе не проявлял никого желания отправиться обратно на север. В нашем селе царил полный развал. Двери правления совхоза были распахнуты настежь. На полу были разбросаны бумаги, унесённые ветром, и пустые водочные бутылки. Бутылки были пусты и поэтому не нужны. Бумаги тоже. Людей не было. Пахло тошнотворно, несмотря на сквозняк.

По главной улице я шёл один, прислушиваясь к хрусту снега под ногами. На встречу мне попалась дворняжка, которая тащила куда-то здоровенный кусок чего-то испачканного и замороженного в снегу.

В школе я застал учительницу и несколько учеников, закутанных в ватники. Отопление не работало, и электричества всё ещё не было.

Когда после 12ти-часового перерыва напряжение включили обратно, сети не выдержали всплеска потребления, и трансформаторные подстанции полетели по всей территории республики.

Никто воду из системы отопления не выпустил, и всё замерзло намертво. Чугунные радиаторы всё ещё лопались, один за другим, непредсказуемо стреляя чугунной картечью. Я такого никогда не видел. Батареи лопались так сильно, что те, которые были у стен в коридорах школы, кусками летящего чугуна пробивали стекла в окнах по другую сторону коридора. Я молча посмотрел на учительницу. Мне стало очень стыдно, и я ушёл, так и не сказав слов утешения. Их у меня просто не было.

В доме начальника котельной, посередине комнаты, я нашёл кучу одеял и ватников, среди которых были видны несколько голов, рук и ног и один хвост собаки. Они всё ещё отдыхали. Я нашёл нужную мне голову, но растормошить её не смог.

Я понял, что мне лучше уйти, и отправился на автобусную остановку.

Сельмаг был закрыт на замок.

Я заглянул в коровник. Коровы больше не стояли в два ряда и не мычали. Они лежали на полу тихо, только иногда вздрагивая, как судорогой. В воздухе стоял дурной запах и всхлипывания розовощёких женщин, одетых в засоленные, когда-то белые халаты, натянутые поверх стёганных телогреек. Они растерянно сновали вокруг, пытались укрыть коров серо-зелёными солдатскими одеялами с черными полосками по краям. Холодно было всем. Отопление не работало.

- Наверно, Мишка был всё-таки прав, когда говорил, что на бетонном полу скот поляжет. - подумал я.

Больше мне там делать было нечего, и я уехал домой.

Р-7

В ту зиму в Латвии полегло почти все поголовье коров и другого скота. Птицефермы опустели. В магазинах не стало ни молока, ни мяса и та говяжья грудинка, которую мы ели за новогодним столом, оказалась последней на многие недели вперёд.

Трудно представить, что все это случилось не только из-за плохой погоды, как это было всем объяснено, а из-за сумасбродства советских бюрократов, которые неудобств в своей жизни даже и не заметили. У них, всегда было все.

Наш объект перевели в категорию капитального ремонта и передали строительному управлению межколхозстроя. А годовую премию нам всё-таки дали, ведь мы же смогли в последний момент сбалансировать расход электроэнергии и добиться высоких показателей производства и экономии электроэнергии по всей республике.

Продукты для нашего годовалого малыша мы покупали на базаре, переплачивая в три-четыре раза. Благо, моя вторая работа приносила нам денег больше, чем достаточно, и мы могли это себе позволить. Но вот молоко и масло пропало даже на базаре.

- А как же малышу без масла! - и я снова нашёл выход из положения.

Литовский поезд останавливался в Риге рано утром на несколько минут. Это было без четверти шесть утра, но не каждый день. Я познакомился и договорился с проводницей, которая раз в неделю доставляла мне литовское масло по сходной цене с небольшой доплатой.

Однажды утром я проспал и хоть бежал, как только мог, до коликов в груди, но опоздал к поезду. Зелёные вагоны уже проносились мимо, когда я взбежав по лестнице, выскочил на пустой перрон. Обидно было до слёз. Краснощёкий, растрёпанный, еле переводя дыхание, я смотрел в след уходящего поезда. Я остался ни с чем, оставив нашего малыша без масла. Я огорчённо побрел домой, пересекая территорию базара вдоль мясного павильона.

На площади стояли длинные, пустые столы, покрытые снегом. Когда-то осенью там пробовали яблоки. Мишка всегда таскал меня сюда перед автобусом. Казалось он знал всё о яблоках, какие брать, мимо каких проходить, какие есть сразу, какие могут полежать...

Мои яблочные размышления прервал гул толпы, собравшейся в углу площади.

- Что-то давать будут, - пролетело в воздухе, и люди стали выстраиваться в очередь.

Я очереди терпеть не мог и вёл себя почти по Маяковскому, « ... а ты боком пройди - гора не гора! Вёрст на сотни, а может на тысячи...», только у поэта были горы, а у меня очереди.

Но в тот день я был в проигрыше и, преодолев былую гордыню, тихо спросил, - а кто последний? - и чуть попозже добавил, - а что давать будут?

Этого не знал никто, даже те, кто оказался в первых рядах.

Р-8

Минут через 20 подъехал грузовик и «это» вывалили прямо на асфальт, покрытый серым снегом. «Это» было красное с белыми прожилками, слипшееся от мороза, одно с другим. Я такого никогда не видел. Толпа разделяла моё недоумение.

Подкатили стол с весами и кассовый аппарат, такой, что работал без электричества, звеня на каждый оборот ручки.

Подошла продавщица, закутанная в фуфайку с белыми нарукавниками, и вывесила бело-красный ярлык цены поверх циферблата весов.

« Нутрия морож. 1 руб. 90к.»

Я попросил какую-то женщину подержать мою очередь и протиснулся вперёд, чтобы посмотреть. Нутрии смотрели на меня мутными мертвыми глазами, глубоко запавшими в вытянутую крысиную голову. Некоторые тушки кончались длинным, тонким хвостом.

- да никогда в жизни, - подумал я и ушёл, не оборачиваясь.

- какая гадость, это же практически крыса! Ну, как такое можно подать к столу! - моему отвращению не было предела.

- люди просто озверели, едят всякую гадость... , а мяса всё же хочется. Мы и котлет не видели уже целый месяц.

Я шагал мимо базарных павильонов и думал о вкусных мясных блюдах, которые раньше в детстве готовила бабушка. Грудинка под соусом, антрекот, так любимый моим папой, лангет, шашлык на ребрышках, гусь перед Новым годом... Мы с папой всегда ездили за гусем в Литву. Папа... А однажды он принёс домой кролика. Бабушка переживала, говорила, что не положено, что трейфное, но приготовила. Она запекла кролика целиком с картошкой и черносливом. Было так вкусно, а мне надолго остались белые, лохматые кроличьи лапки, и я так долго с ними играл.

Я вдруг остановился, как вкопанный. Кролик! Если у нутрии отрубить голову и хвост, она ведь вполне сойдёт за кролика! Черт побери, какой же я идиот, что ушёл из очереди!

Я уже был за рыбным павильоном, когда я развернулся на месте и побежал обратно, что было сил. Я даже подумал, что никогда ещё так много не бегал, да так, чтобы в одно и то же утро.

К тому времени моя очередь уже почти подошла.

- Где же вы бегаете, молодой человек, - сказала женщина, заботливо хранящая моё место в очереди, - становитесь побыстрее, а то пропустите.

- Спасибо, - еле дыша пробормотал я.

- Одну нутрию, пожалуйста, - обратился я к продавщице.

- Ишь ты! Одну !?! - рассмеялась она. - так мы ж две в одни руки и так не даём! У тебя хоть авоська, то есть? - заботливо спросила она. - А то что? Под мышкой в газете понесёшь...

- Вот у меня сетка есть, - и я протянул ей зелёную вязаную сетку, которую всегда носил в кармане куртки.

Через несколько минут я уже бодро шагал к дому, не обращая внимания на косые взгляды прохожих, направленные на красную крысиную морду, торчащую из моей зелёной вязаной сетки. На углу в киоске возле трамвайных путей, я купил газету и замаскировал свою добычу под кролика.

Р-9

На мою удачу, Лиля была занята нашим малышом в комнате, переодевая его после завтрака, и даже не посмотрела в мою сторону.

- Что ты так долго. Я тут одна…

- Да это я..., в очереди застрял. Знаешь нам на этой неделе с маслом не повезло. Она сказала, что будет на следующей. - очень уверено соврал я. - у нас же есть ещё кусочек в холодильнике. - Тем временем, я уже был на кухне и быстро орудовал ножом, превращая нутрию в кролика.

- Да, у нас есть масло. Для Марика хватит. А зачем ты в очереди стоял? - спросила Лиля, не выходя из комнаты.

- У нас сегодня будет королевский ужин. - ответил я с кухни, быстро заворачивая следы моего хирургического мастерства в газету и пряча свёрток в мусорное ведро. - Представляешь, давали кроликов. Я приготовлю по бабушкиному рецепту. Хочешь посмотреть?

- Потом, потом ... Посмотри какой у Марика симпатичный комбинезон. Это тот, что родители прислали. -

В то время Лилины родители уже были в Америке, и Марик с головы до ног был одет во все фирменное.

Наш ужин получился на славу. Кролик, запечённый целиком с золотистой картошкой и черносливом. Мы ничего не праздновали. Просто приготовили вкусную еду и с аппетитом ужинали на кухне.

Мы ещё не знали, что ровно через год, в этот же самый день мы получим долгожданный конверт с ленточкой из-за границы — вызов на постоянное место жительства.

Наша история только начиналась.

Суровая зима 1979 года действительно оказалась для нас решающей, как и весь последующий год, который привёл нас к одному, окончательному и безвозвратному решению, навсегда покинуть страну, в которой мы выросли, и которая все меньше и меньше становилась нашей.

Через несколько лет, уже в Америке, я рассказал Лиле всю правду про нашего зимнего кролика. Она выслушала меня, рассмеялась, не поверила и сказала, что я опять всё придумал. Я тоже рассмеялся и настаивать не стал.

Кроликов мы больше никогда не ели, трейфное всё-таки, не положено.

Да и у нашего сына был ручной кролик. Большущий, белый с чёрными пятнами. Он его назвал Snoopy, как собачку из любимого мультфильма. Мы построили ему домик во дворе и даже пытались научить гулять с нами на поводке. Он прожил у нас несколько лет и был любимцем и взрослых, и детей.

В нашей новой стране мы жили во многих местах, там где у меня была работа. Наши годы проходили и на севере, и на юге страны. У нас бывали очень холодные и снежные зимы. Такие, что на улице стоял сорокоградусный мороз и снега столько, что не пройти и не проехать.

Но такой суровой зимы, как та в далеком 79м, у нас больше никогда не было и я уверен, что не будет никогда.

Alex Mirsky

January, 2021