Самый Дружелюбный Город Мира
или
Необыкновенные Приключения Мирских в Новогоднем Нью Йорке.
(правдивый рассказ от лица автора)
Чемодан и сумку, которые Дэник старательно паковал вот уже два дня, взвешивать на домашних весах очень трудно, но необходимо. Никому не хочется платить за лишний вес. Это почему, у меня есть специальная система, по которой наши чемоданы, к нескрываемому удивлению работников авио-компаний, всегда весят 49 с половиной фунтов, и не больше, и не меньше. Колдовали мы над чемоданами ещё с вечера, а под утро, уже катили к аэропорту по пустым, предрассветным улицам нашей "Сан Антоновки".
Город наш, гордо называемый восьмым, или даже уже седьмым по величине в Америке, утром кажется ещё больше.
"Как много у нас пустого места”, -подумал я, посмотрев вокруг".
Аэропорт у нас близко. Город разросся так быстро, что незаметив проглотил всю эту территорию, сделав тем самым подарок всем отъезжающим. San Antonio, это единственный большой город в стране, где к самолёту не надо выезжать за два часа до отлёта.
Я стоял у перил эстакады, задумчиво глядя на гудящую внизу толпу. Дэник медленно передвигался по ленте очереди к воротам персонального досмотра. Чемодан и сумку он уже сдал, без проблем, благодаря моему богатому опыту, и теперь волок за собой только гитару и рюкзак на плечах.
Мой сын улетал в Нью Йорк. На сей раз не в гости, не на экскурсию, а навсегда. Потому что, это - город его мечты, потому что, там неограниченная ничем свобода творчества, та самая свобода, которой так не хватает в нашей местечковой Сан-Антоновской жизни. Ну, и что мы могли на это возразить?- Ничего.
Когда-то и мы уезжали из того далёкого города, который называли родным. Где выросли, но где не хватало свободы. Несколько другую свободу мы искали тогда, задыхаясь в совдеповской стихии.
Мы нашли, а как он найдет?
1
Я вдруг ощутил сильный порыв ветра , дующий мне в лицо. Дышать стало тяжело, я жадно глотнул воздух и вдруг почувствовал себя летящим над толпой. Толпа быстро менялась, исчезала, снова появлялась. Потом пропала. Я увидел далеко вдаль идущие рельсы полотна железной дороги и вокзал, так давно забытый. У пустого перрона одиноко стоял человек. Он смотрел в след уходящему поезду. По его небритым щекам катились вниз большие-пребольшие слёзы. Я узнал моего Папу. Неподалёку расходилась по домам толпа наших друзей. Мы уехали. Поезд ушел. А папу своего я больше никогда не видел.
Снова в лицо ударил сильный порыв ветра. Я оказался на старом месте, в аэропорту, около перил эстакады, и по моим небритым щекам катились вниз большие-пребольшие слёзы.
Я посмотрел вниз. Дэник уже снова одел, снятую для положенной проверки обувь, и уходя, махал мне рукой. “Всё будет хорошо”, - прошептал я себе, тоже помахал и отвернулся.
***
Очень маленькой и уютной казалась мне Рига каждый раз, когда я возвращался домой из огромной, грохотящей Москвы. И всё-таки я любил Москву. Нет, не за размер, шум и должное величие, вовсе и нет.
Москва 70-х годов была уникально пропитана интелектом музыки, театра и утопично-демократических идей и надежд. Конечно-же, толпа была серой, глаза не улыбались, и совсем не пахло духами, но в местах скопления молодёжи всегда царила какая-то особенная, легкая обстановка. Музыканты и актеры не зазнавались, девчонки из "Метелицы" были чуть глуповаты, но очень привлекательны. И самое главное это то, что все мы были дружны.
Наш город - San Antonio, который мы зовем домом вот уже 30-ть лет, представляется маленьким и уютным каждый раз, когда мы возвращаемся из грохочущего Нью-Йорка. San Antonio кажется городом, в котором почему-то для всего оставили слишком много места. Того самого места, которого так не хватает в "Большом Городе".
А New York я всё-таки очень люблю. Нет, не за размер, шум и должное величие, вовсе и нет. Сегодняшний New York уникально пропитан интелектом музыки, театра и утопично-демократических идей и надежд.
Сегодняшний New York , представьте себе, напоминает мне Москву.
Нет, не сегодняшнюю, а ту Москву 70-х, когда мечты ещё не потерялись...
Самый дружелюбный город мира
Именно так я решил назвать свой рассказ о нашей недавней поездке в новогодний Нью Йорк.
2
Если бы не из-за Дэника, наверное никогда не пришла бы нам в голову идея встретить Новый Год на Times Squаre in New York City. То есть – идея, конечно, промелькнуть могла, но одно дело идея, другое действительность. Когда я вернулся из аэропорта, проводив нашего сына в город больших надежд, то застал Лилю, как положено хорошей еврейской маме, сидящей у компьютера в поисках недорогих билетов в Нью Йорк. До нового года оставалось всего два месяца, и решение реализовалось само собой.
Больше всех завидовал нам Марк, наш старший сын. Он всегда мечтал встретить Новый Год в Нью Йорке.
Долетели, в общем, без особых приключений. Лишь немного задержались в Атланте при пересадке. В Нью Йорке нас ожидал сюрприз. До краёв набитые, приобретёнными тёплыми вещами, чемоданы уже ожидали нас, одиноко стоя на полу багажного помещения. Каким образом наш багаж прибыл на место раньше нас - навсегда останется загадкой.
Было уже очень поздно. Наши "дёшево" купленные билеты привезли нас на место как раз после полуночи. Огромный афро- американец ловко подхватил огромными руками наши огромные чемоданы и огромными шагами понёсся вперед, предлагая нам свои транспортные услуги в процессе этого марафона. Последний раз такое произошло с нами на Ереванском вокзале лет 30 назад и закончилось покупкой новых вещей и чемоданов, поэтому мы спешили изо всех сил.
"Я ещё лучше, чем такси,"- дружелюбно пробасил он своим сиеро-леонско-либерийским акцентом.
"Я - лимузин!"- сказал он и стал впихивать наши чемоданы в багажник своего чёрного кадиллака. Через несколько минут мы уже летели по широкому проезду Queensborough Bridge, несущего нас в Manhattan. Я имел неосторожность проявить интерес к его родной Африканской музыке и получил в награду речитатив с барабанным боем, именовавшим себя музыкой.
За 20 минут проезда мы познакомились с историей Либерии, её народом и его проблемами. Выучили несколько слов на местном, лишь только нашему шофёру известном диалекте, и узнали обо всём, что мы сделали хорошо или плохо в своей собственной жизни. Вскоре мы увидели знакомые огни Times Square, моментально забыв всё, что выучили в процессе передвижения. Настроение было прекрасным, и я с удовольствием вознаградил нашего афро-американского шофера-частника-проводника чаевыми, причем, по его настоянию, я не показывал деньги на свет, чтобы полиция не увидела.
Новичку в Нью Йорке, будет удивительным узнать, что эта, одна из самых известных площадей мира - вообще-то и не площадь, а сильно растянутый, огромный перекрёсток. "Longacre Square" - так он назывался по лондонскому образцу до 1908 года. До тех пор, пока Адольф Симон Очис , выходец из еврейско-немецкой эмигрантской семьи приобрёл газету "New York Times" и перевел её в недавно построенный небоскрёб на углу 7-ой Aвенью и Броудвея.
Приближался новый 1908 год, и Адольф решил устроить новоселье своей газете так, чтобы об этом узнал весь мир.
3
На крыше здания установили длинную мачту, по которой в момент нового года, скользил вниз огромный огненный шар, сливаясь с разноцветными огнями горящего кругом фейерверка. Толпа, собравшихся внизу людей, была в восторге от увиденного. Вот так и появилась новая традиция. Городские власти несколько раз хотели запретить всё это мероприятие из-за боязни
возникновения пожаров, но потом смирились, и с тех пор жители Большого Города поставили новое торжество на карту.
В 20-е годы на Броудвей пришли театры, и улицу назвали "The Great White Way" из-за огромного количества огненных реклам.
***
Впервые мы попали в этот центр огней и реклам в самом начале 80-х годов. Мой "американский" дядя, кузен моей мамы из той части семьи, которая уехала в Америку ещё в начале того века, милостиво предоставил нам самолётные билеты и гостиницу на целых 10 дней.
(Я после той поездки написал рассказ "10 дней, которые потрясли мой мир", и сейчас пытаюсь его найти.)
Тогда мы желторото вертели головами по сторонам, в который раз убеждаясь в нашем простодушном неумении быть здесь, несмотря на наше "всё-знание и всё-умение". Мы тогда были другими, да и площадь была другой. 42-я улица была забита снующими лицами очень подозрительного вида, проститутками и бродягами. В каждом окне - Peep-Show, за каждой дверью - сомнительные развлечения. Огромные рекламы откровенно предлагали "красивых и доступных" в позах, которые было трудно описать даже после длительного изучения “Кама-Cутры”.
На первом этаже гостиницы, где мы тогда стояли, была кондитерская, предлагающая торты, сделанные в форме тех частей человеческого тела, которые мы обычно прикрывали на пляже. Но это было тогда, а сегодня 42-я улица и Броудвей превратились в уникальную, очищенную галерею развлечений, где всё - "для семей и для детей”. Каким образом нью-йоркцам удалось провернуть эту метаморфозу, так же не понятно, как и факт прибытия наших чемоданов в аэропорт до нас.
А тем временем чемоданы уже ожидали нас в номере на 11-м этаже Хилтона.
Уже входя в гостиницу, я понял, что часть нашего новогоднего плана неосуществима. Из нашего окна знаменитого шара не увидеть.
- Переходим к плану "Б", - оптимистично воскликнул я.
- Новый Год будем справлять на улице! -
Лиля укоризненно взглянула на меня, замершим, лишь от мысли о 10-градусном морозе, взглядом, и я пояснил следующее:
- Манхэтен на карте напоминает безногую тушку бегемота, спиной повёрнутую к Нью Джерси, а животом - к Бруклину и Квинсу.
Голова смотрит на север, там - Бронкс, а попа - на юг - там Даунтаун и финансовый центр.
4
Мы находимся на середине живота, в географическом центре города, сформированного сеткой, паралельно идущих улиц.
Все авенью, то есть широкие проспекты, идут с севера на юг. Номерные улицы идут с запада на восток.
Лишь только Броудвей, бывшая индейская торговая тропа, пересекает весь город по диагонали с северо-запада на юго-восток.
Растянутый с севера на юг, прямоугольник, ограниченный 8-й и 6-ой Авенью с одной стороны и 42-ой и 48-ой улицами с другой, образует то, что называется "Times Square". Mы же оказались там же, где шар, но только за углом.
Моё пространное объяснение не произвело на Лилю должного впечатления, несмотря на видимую наполненность географической информацией. Мы отправились спать, решив, что утро - вечера мудренее, особенно, когда за окном уже почти было утро.
***
Наше первое утро началось к полудню, с позднего завтрака во французском ресторане, заботливо предложенного нам Хилтоном за то,
что мы его VIP.
Эта привилегия особенно понравилась Дэнику, который приезжал к нам на завтрак до своей работы, почти ежедневно, а иногда с другом, таким же голодающим артистом, как и он. Мы были очень рады, наконец, увидеть нашего малыша, приобревшего статус видимой самостоятельности, но оставшегося таким же добрым, хорошим мальчишкой, как и всегда. В первый день мы его почти и не увидели, потому что работа, конечно, важнее всего, но потом много времени провели вместе.
5
Зато в первый день у нас произошла историческая встреча старых друзей. Гришка, который теперь зовется Цви, мой старый институтский друг, прилетел из Торонто, чтобы встретить Марину, которая теперь Maрa с фамилией по мужу, которая летела из Берлина, через Нью Йорк в Доминиканскую Республику, с мужем, чтобы встречать там Новый Год. Они остановились в очень красивой гостинице, прямо напротив знаменитиго центрального парка. Там-то мы и встретились. Когда-то в Риге мы дружили, и конечно, узнали друг друга сразу же, как будто между нами не пролетело столько лет, разных стран, языков и имен.
Мне тоже когда-то советовали имя поменять, но я, к счастью, решился только лишь на обрезание, и из Александра стал Алексом. А вот один из моих друзей поменял всего три буквы в фамилии, и из-за этого у меня ушло 25 лет, чтобы его найти.
Марина сразу же заметила, что меня стало больше во всех отношениях, на что я не засопротивлялся, а скромно согласился, указав, что это мне к лицу.
-Только лишь потому, что твоё лицо вовсе не стало меньше - заметила Лиля.
Я покорно согласился, пообещав при этом, что после нового года сяду на диету.
Мы провели вместе целый день, болтая без умолку, перебивая друг друга, вспоминая все новые и новые, старые давно забытые истории и друзей. Мир оказался тесен, и Лиля с Мариной тоже определили целую кучу общих знакомых и даже нашли тех, кого уже давно потеряли.
Мы провели в Нью Йорке две недели. Я не буду описывать все подробно и досконально, хотя говоря по-честному, каждая минута, проведённая в Большом Городе, стоит описания.
Больше всего поражает огромное количество людей и простодушная дружелюбность толпы. Находясь здесь, хочешь-не хочешь у тебя появляется чувство локтя и хорошего настроения, а я никогда не замечал, что эти две вещи взаимосвязаны. Mожет потому, что у всех настрой был праздничным.
Толпа Манхэтана пестра многоязычием. В нашей гостинице почему-то преобладал итальянский и французский языки, а вот на улице русский язык был слышен повсюду. Даже в метро можно купить билеты из автомата по-русски. Я попробовал, но сразу же запутался в терминологии, пришлось переключится на родной английский.
Из центра Манхетана до того места в Бруклине, где поселился Дэник, на метро не многим более получаса. Публика в вагоне менялась очень быстро. Сначала исчезли гудящие толпы туристов, потом вышли все китайцы, потом в вагоне все стали одного цвета и заговорили по русски. Потом они стали выходить, а вместо них, вагон заполнился черными шляпами хасидов. Потом была наша остановка -"Avenue J". Мы больше не находились под землей. Метро превратилось в электричку, идущую по надземному виадуку. Смеркалось. На перроне было немноголюдно. Холодно. Шел мелкий снег. Мы стояли на узком перроне, с которого в обе стороны были видны 6-ти этажные коробки жилых домов. Небоскрёбов больше не было.
6
- Прывэт Родытэли!- прозвучал восторженный голос нашего сына, бегущего к нам на встречу. Мы обнялись. Он подхватил сумку с подарками, и мы поспешили за ним в узкий проход лестницы, ведущей вниз на улицу.
- Никак не могу понять, чем это здесь пахнет,- сказал Дэник.
- Это моча,- незадумываясь ответил я, и все замолчали, а Лиля укоризненно толкнула меня в бок.
У выхода из метро ярко светились окна прачечной и бакалейного магазина. Вывески были на русском. На перилах вдоль окон сидели мальчишки и девчонки, громко смеясь и болтая ни о чём, озорно поглядывая друг на друга.
- Ну, совсем как в Москве - про себя подумал я, вздрогнув то-ли от холода, то-ли от этой мысли.
Мы прошли ещё пол-квартала, вышли из-под нависающей эстакады гудящих поездов, и вдруг всё изменилось. Откуда не возьмись появилась толпа людей, много света, шума и реклам. На сей раз все было на двух языках - английском и иврите, только иногда были видны вывески с переводом по-русски. Я сразу обратил внимание на типичное "еврейское чувство юмора", присутствующее почти в каждой рекламе.
"Спускайте свои деньги вместе с нами!"-призывало огромное панно на крыше банка. В окне кошерной пиццерии надпись:"Заходите к нам, и мы выполним все ваши желания!”, а под ней в скобках (за услугами Моела не обращаться). Для моих не еврейских читателей объясняю, Моел - это тот, кто делает обрезание.
Мы явно повеселели. Был конец субботы, и ортодоксально-одетая еврейская молодежь, гудящей толпой, выливалась из синагог. Синагоги были везде, я уж даже не знаю, чего здесь было больше, синагог или кошерных пиццерий. Пахло очень аппетитно, и нам захотелось поесть.
-Давай принесём тебе домой пиццу - предложил я, и Дэник сразу же согласился.
Сумок с подарками у нас было много, и оставив мою голодную, нагруженную семью на улице, я зашел в теплое нутро одной из пиццерий.
Дым, обожженного теста, клубился под потолком, пахло кислыми дрожжами. Я еле-еле протолкался к прилавку, за которым бородатые пекари, подвязанные белыми фартуками не первой свежести, ловко вертели огромные пласты пиццы.
- Оne large special to go! - прокричал я, еле перебивая шум толпы.
- 30-minutes waiting time - неторопливо последовал ответ.
Желание есть усиливалось, но нежелание ждать взяло своё, и я выпихнулся наружу, несолоно хлебавши.
- Не расстраивайтесь - заверил я мою семью, смотревшую на меня большими, голодными глазами.
- Если я сказал “пицца”- будет “пицца"!!! - сказал я и перешел на другую сторону улицы, где мерцалa вывеска –
“Di Farro - The Real Italian Pizza, Since 1976”
7
В конце небольшой, вытянутой комнаты двое итальянцев аппетитно поедали свежевыпеченную пиццу, запивая красным вином. В воздухе стоял душистый аромат базилики и натертого сыра. Пожилой мужчина, в очках, рама которых была исправлена свеженамотанной проволокой, сутуло склонившись над прилавком, принимал заказ у единственного покупателя. На стене висели пожелтевшие фотографии Римского Папы и того же старичка в молодости, открывающего эту пицерию в 1976 году.
- Не кошерное - подумал я, глядя на старинные фотографии, и тут же уговорил самого себя, согласившись, что кошерный стиль - это тоже прекрасно. Я решил заказать грибы, донышки артишоков и никакого мяса.
- Извините, а сколько придется ждать? - спросил я.
- Сколько надо ждать?!! Мама Мия! Санта М... - забрюзжал старичок.
- Один покупатель перед ним, а он уже спешит. Какую Вам пиццу?
- Будете ждать, пока не будет готово!-, и посмотрев на меня исподлобья, добавил, - Недолго, - и отвернулся к печи.
“Настоящий Папа Карло”, - подумал я, ощутив себя Буратиной, и сделал заказ. Ждать действительно пришлось не так долго. Папа Карло колдовал над тестом, потом огромной деревянной лопатой шевелил наш пирог в раскаленной каменной печи, то и дело приподнимая край пирога большим пальцем правой руки, причём его прищуренные глаза в это же время являлись индикатором готовности. Когда его глаза, наконец, выразили удовлетворение, и края пиццы достаточно подрумянелись, правая рука схватила лопату, и душисто-дымящаяся пицца моментально оказалась на столе, где Папа Карло побрызгал на неё оливковым маслом из оловянного кувшинчика и огромными ножницами покрошил свежий базил прямо из пучка. Счастливые и довольные мы поспешили к Дэнику домой, аккуратно неся драгоценную, ароматную, не кошерную, но ужасно аппетитную пиццу.
8
На перекрестке с Ocean Avenue мы остановились, как положено, ожидая зелёного сигнала для пешеходов. Ocean Avenue, оказалась широким проспектом, обрамленным двумя рядами красно-кирпичных 5-6-ти этажных жилых домов. Дома эти, видимо, были построены в начале 20-го столетия и несли в себе уважаемое благородное величие старины, так недостающее многим современным постройкам. Зеленый свет почему-то не зажигался.
С другой стороны улицы, к нам на встречу, очень медленно начала двигаться фигура грузного, пожилого мужчины, одетого в распахнутое черное пальто, блестящие сапоги и папаху, сдвинутую на затылок. Он шел медленно, опираясь на палку, выставляя вперёд ногу и живот, на который густой копной свисала седая борода. Его образ моментально напомнил мне моего деда. Oн тоже часто останавливался, чтобы вытереть, постоянно потеющий лоб. Я задумался на минуту, держа на вытянутых руках нашу драгоценную пиццу.
Из задумчивости меня вывел резкий скрип тормозов. Машина все же остановилась в нескольких сантиметрах от старика, который невозмутимо продолжал стоять и засовывать носовой платок в карман пальто.
Шофер посигналил и вежливо помахал рукой, проходи, мол, поскорее. Старик грозно замахал палкой, не обещая шоферу, который только что спас его жизнь, ничего хорошего.
- Буду идти, как иду! - Рявкнул он по-русски, - Разъездились тут... -
Наконец загорелся зелёный свет, мы двинулись вперед. На другой стороне улицы я обернулся. След старика уже пропал за углом, машина та уехала.
- Самый дружелюбный город в мире, - ещё раз подумал я.
Hайти хорошую квартиру по доступной цене в хорошем районе, безусловно является задачей не простой. Особенно в "Большом Городе". Это вам не наш родной Техас, где свободного жилья гораздо больше, чем людей, и где рекламы предлагают заходить жить сегодня, а начинать платить только через два месяца. В Нью Йорке надо платить за всё, причём – “Деньги Вперёд!”
Без знакомства, блата и протекции вовсе ничего, кроме как "НЕТ!" услышать нельзя. Но Дэнику ужасно повезло. Его друг Луис, такой же голодный артист, родом из Эл Пасо, очень талантливый, приехавший в Нью Йорк за два месяца до Дэника, из Лондона, где он провёл один сезон в Британском Королевском Шекспировском Театре, и теперь работающий в маленьком еврейском кафе на северо-востоке Манхэтана, встретил польскую девушку Анну, выходящую замуж за русского парня, доставшего номер телефона Давида.
Давид оказался нужным человеком, который может помочь.
Давид говорил только по-русски. Луис, выросший на Техасско-Мексиканской границе по-русски никогда не говорил, и вся надежда легла на Дэника.
Вот тогда у меня зазвонил телефон:
9
- Хэлло! Прывэт!
- Папа, это я - Дэник. Ты можеж за мнэ поговорит по русски? - Уверенно оттараторил мой сын.
- Ия уже долго разговариваю по русски с Довидом. Он мэнья очэн понимаэт,
а ия - нэ очэн. -
Кто такой “Довид”, Дэник не знал, но было понятно, что через него необходимо было пройти, чтобы получить только что освободившийся апартмент в приличном доме, на третьем этаже, и не дорого.
- Здравствуйте, - вежливо сказал я - меня зовут Алекс. Я звоню вам из
Техаса, - продолжил я и сам удивился звуку своего голоса. Одно дело просто болтать по-русски, другое - говорить на серьёзно-деловые темы. Мне показалось, что звучу очень глупо.
- Давид, вы говорили с моим сыном, который разыскивает себе место жительства. Он и его товарищ планируют снимать квартиру на двоих.
Не могли бы вы помочь ребятам?-
- Ну, конечно же. Если надо помочь - я помогу. Какой вопрос! Надо только заплатить, и всё будет в порядке. -
Мы разговорились.
Давид приехал из Киева в 90-х годах и сразу же попал на пособие. Он здесь никогда не работал, но всегда был при деле. Тут достать, тому помочь - и ему иногда перепадало. Однажды, прибирая после обеда в синагоге, где он иногда помогал, Давид встретил владельца нескольких многоквартирных домов, у которого было много русскоговорящих квартирантов. Так у него появилась новая профессия.
Давид стал “утвердительным помощником управляющего домом”.
- Благодаря мне, - не без гордости сказал он - у нас чистый и красивый дом. Негров и Мексиканцев мы не берём. У нас - все свои.
Ваши ребята хорошие, сознательные. И Даник, и его друг, который всe время молчит и по-русски понимает плохо. -
Я, конечно, сразу же согласился, указав на то, что Луис - венгр, итальянского происхождения, но с еврейской бабушкой из Одессы - первое, что пришло мне в голову. И мы начали торговаться.
10
Маклерские, аванс, величина платы, коммунальные услуги, деньги, контракты, благодарности и снова деньги, сроки, вещи.
Переговоры тянулись несколько дней. Появлялись конкуренты, цена шла наверх. Я сердился. Грозился приехать и разобраться с этим лично. Конкуренты исчезали, цена шла вниз. Но потом снова поднималась наверх из-за покраски, и тут-же спускалась из-за качества. И наконец СВЕРШИЛОСь!
Дэник позвонил и радостно сообщил, что он и Луис, представленный Дэником хозяину дома, как болгарин испанского происхождения с еврейской бабушкой из Молдавии, получили ключ от собственной квартиры!
Я обрадовался очевидной победе и постарался не обратить внимание на глубокие познания Дэника в вопросах восточно-европейской географии.
Договор подписан, деньги заплачены, и время пришло перевозить вещи.
Вещей, вообще-то, и не было. Переехали налегке. Это было лишь три дня назад до нашего приезда.
***
Всего три дня назад, а сегодня, ...сегодня мы уже входили в квартиру Дэника.
- Ну, вот он мой дом, пожалуйста заходите - не без гордости сказал он, и добавил с пафосом: "The Hoffman’s Rooms of Bristoll’s Court. Welcome!” - открывая своим ключeм двери подъезда.
- Когда-то это был очень шикарный подъезд, - подумал я, разглядев над входом мраморный герб с двумя орлами, держащими лентy, на которой все ещe можно было прочитать "The Bristoll's Court". Мрамор в нескольких местах откололся, и кто-то замазал эти места белой и коричневой красками. Прихожая тоже когда-то была совсем другого вида. Мраморный пол подпирал высокие мраморные колонны, уходящие под потолок, украшенный уже облупившейся резной лепкой. Мраморные барельефы на стенах. Можно было представить, что когда-то с расписного потолка свисала огромная хрустальная люстра, от которой теперь осталось лишь основание и крюк со свисающим вниз куском старого провода.
И пол, и стены, и колонны, и потолок - всe было с избытком подмазано теми же коричневой и белой красками
- Кто-то очень постарался,- подумал я.
Мы прошли во внутренний дворик, встретивший нас остатками старого мраморного фонтана, когда-то украшенного статуей какой-то богини с сосудом. От сосуда остался край, а остатки богини прикрывал большой разросшийся куст. Наконец мы зашли в следующий подъезд и поднялись на третий этаж.
11
Я сразу отметил, что всe кругом было безупречно чистым. На широком подоконнике окна лежала кем-то оброненная салфетка.
Дэник подобрал её и положил в мусорник, стоящий в углу.
- У нас всегда очень чисто,- сказал Дэник, как бы прочитав мои мысли.
Над дверью квартиры была видна старинная надпись, закрашенная тем же набором красок. "The Hoffman's Rooms". Пенал мезузы на косяке двери тоже был закрашен.
- Заходите,- сказал Дэник, открывая нам дверь, и поймав мой неодобрительный взгляд, добавил:
- Они закрасили всё! Луис и я отдираем эту краску от всего уже три дня и наверное кончили 20-ть процентов,- произнес он, с гордостью и с сожалением одновременно. Мы прошли на кухню, поставили нашу пиццу наверх газовой плиты и тут же принялись еe есть. Луис охотно присоединился к нам, и вместе мы довольно быстро умяли этот огромный и изумительно вкусный пирог. “Папа Карло” был прав, действительно, самая вкусная в мире пицца, или мы просто были очень голодными.
Поев, мы с Лилей заметили, что газовая плита оказалась единственным предметом мебели во всей квартире. Правда, у Дэника в комнате уже был надувной матрас. У Луиса и того не было, он спал на одеяле, постеленным на деревянном полу.
Следующие два дня мы провели в магазинах, покупая предметы первой необходимости, в метро и на улицах, неся на себе нескончаемое количество мешков и коробок, которые привели квартиру ребят в чуть-чуть жилой вид. И только после этого мы смогли вернуться к туристическим объектам "Большого Города".
Да, и к Давиду мы тоже зашли, чтобы познакомится лично и чтобы поговорить за Дэника.
В соседском ликерном магазине мы приобрели бутылку водки. Так даже ликерные магазины в Бруклине не такие, как у нас Техасе. Человека от бутылок отделяет здоровенный дубовый прилавок, за которым снуют добродушные бородачи. Цен на бутылках нету - по системе: “спроси-скажу”. Одно стало понятно: нижние полки, как правило, дешевле верхних.
- Извините, а где у вас дешёвая водка,- поинтересовался я.
- А вам что, не для питья? - последовал ответ.
- Абсолютно,- ответил я. И добавил - Я рад, что вы догадались. -
- Берите "Царскую,"- сказал бородач, указав куда-то вниз.
- Если мы купим самую дешевую, - сказал Дэник - тo Давид подумает, что
мы его отравить хотим. -
Я спорить не стал, и своe мнение по этому вопросу оставил при себе.
- Да нет, дайте мне, пожалуйста, вот ту, "Медведевку", - указав на среднюю полку, сказал я продавцу и продолжил, уже для Дэника,
- Видишь рядом стоит "Путинка", это видимо в честь российского президента, а мы купим ту, которая в честь медведя, потому что мы любим зверей. –
12
Я расплатился, захватив для себя ещё две бутылки нашего любимого "CHIANTI CLASSICO", которое еще к тому же оказалось кошерным, как и все товары этого магазина. И мы поспешили к выходу. Только на улице я понял, что совершил оплошность.
- Медведев-же у них теперь президент, и звери тут вовсе не причём. -
Но Дэнику мои рассуждения были не интересны, и он уже с очень серьёзным видом звонил в звонок квартиры, где жил Давид.
- Ну, жена у вас - просто красавица! И где же вы такую достали, вот же повезло! Вы заходите, я уж тут, по-стариковски на кухне ужинаю. Проходите, проходите... - кряхтя тараторил Давид, исчезая в глубине длинного коридора прихожей. Мы пошли за ним. Сильно пахло луком и жаренной рыбой.
- Правда пахнет, как когда-то у деда, - весело заметил Дэник,
- Правда, - ответил я и поставил на стол "Медведевку".
- Ну и спасибо, - сказал Давид, убирая бутылку в шкаф.
- Я-то сам не пью, но возьму для людей. Спасибо. Я, знаете никогда не пил. Ни при первой жене, ни при второй. Такая сволочь была, совсем меня раздела, подлюга, а я ей всё в дом носил, и мясо разное, и сметану. Я, знаете, никогда не пил. Ну, ни гу-гу. Вот воровать, воровал… - и Давид с улыбкой загляделся на потолок.
- Да…, воровал безбожно. А вы? -
- Спасибо, я тоже не пью, - сказал я.
- Мы вот у Деника гостим. Решили к вам заглянуть, представиться.
- Ну конечно-же, мальчикам надо помочь. Я помогу.
Я все могу достать! Договоримся. -
Наш разговор прервал звонок. Через секунду за ним последовала круглая женская голова, окруженная рядами туго накрученных бигудей, которая ловко просунулась в дверь. За головой последовало тело, прикрытое халатиком, да таким, которых я не видел уже по крайней мере лет 28.
Всe это принадлежало молодой женщине, которая застеснявшись,
покрылась румянцем и быстро затараторила:
- Дядя Давид, ну выручайте. Димка с работы пришел, а дома курева нема. -
И она протянула ему скрученные в руке доллары, которые тут же обменялись на две коробки сигарет, рыбные консервы и пачку макарон.
Женщина ушла. Давид аккуратно пересчитал деньги и, положив их в карман, добавил:”Вот видите, всем помогаю".
Я тоже быстро подсчитал, и понял, каким образом у Давида всe в половину дешевле, чем в любом киоске.
13
Вскоре ушли и мы, выслушав длинную историю о жизни в Киеве, в Нью Йорке, с женами и без них, о родителях, о паршивой власти там, о мировой системе, и о том, что надо помочь. Дэник остался доволен нашим визитом и сказал, что понял почти всё. Мы тоже остались довольны тем, что он теперь имеет как крышу над головой, так и блат в системе, и уверенно решили, что вполне можем перейти к "туристской" части нашего визита.
***
Всех Нью-Йоркских достопримечательностей не описать, да и не к чему. Ведь есть столько книг, журналов и статей написанных на эту тему. Но все-таки нам удалось найти, затерянную жемчужину Нью Йорка, о которой стоит упомянуть.
На самом верху Манхетанского острова, чуть к северу от Вашингтонского моста через Гудзон расположен Fort Tyron Park. Отдаленно он напомнил мне Бастионную Горку в Риге, однако Tyron Park во много-много раз больше.
Мы приехали сюда днем 31 декабря.
Выпал снег, и всё кругом превратилось в живую черно-белую фотографию. В парке, расположенном так далеко от всем известных туристских маршрутов, не было ни души. Снег непривычно для нас скрипел под ногами. Мы медленно передвигались, навстречу ветру, в том направлении, которое я решил, будет правильным. В серо-белом небе была видна точка, оставленная солнцем. Эта точка светила и ярко, и тускло одновременно. Голые, чёрные деревья возносились к небу, вытянув морозом, крючковатые пальцы мольбы за жизнь. На скамейках нетронуто лежал только что выпавший белый снег. Вдоль аллей стояли черными палками ещё не горящие фонари, такие же как, когда-то на Бастионной Горке.
Всe это для нас, проживших полжизни на юге, представлялось диковинным и прекрасным.
Над головой пронеслась небольшая красная птица и растаяла в облаке пурги.
Наши, непривыкшие к холоду лица, были наглухо замотаны шарфами, да так, что Лиля сказала мне, что впервые прониклась пониманием и сочувствием к арабским женщинам, которые так ходят всю жизнь.
Минут через 20-ть мы прошли через парк и увидели здание старинного средневекового замка.
14
В начале прошлого века жил-был в Нью-Йорке архитектор George Grey Barnard. Он существовал за счет семейных сбережений, и всю свою жизнь посвятил сбору необыкновенной коллекции. Он привез из Европы фрагменты 5-ти средневековых монастырей и создал из них одно уникальное строение, сочетающее в себе величие и красоту европейской романтики 12-14ого веков. Но вдруг его семейные сбережения стали подходить к концу, и в 1925 году John D. Rockefeller приобрел весь замок и коллекцию, и вскоре подарил её знаменитому Метрополитен Музею. Еще несколько лет перестроек и восстановления после случайного пожара, реставраций, пока, наконец-то, в 1938 году музей был открыт для публики.
Посетителей в предновогодний день было немного. Их число, наверняка,
не превышало числа присутствующих работников музея. Мы медленно переходили из зала в зал,
останавливаясь, и подолгу разглядывая шедевры европейского ренессанса. Публика в основном состояла из студентов-искусствоведов, которых можно было опознать по толстым конспектам, карандашам в руках и потерянным взглядам. Группа, видимо известных меценатов, шумно переходила от картины к картине с комментариями, которые были полны названиями, датами и фактами.
Было еще несколько монахинь, которые постоянно крестились, несколько иностранцев, говоривших не на нашем языках, и одна молодая парочка, которую я застал целующимися в одном из церковных залов - жутко романтично. Вот пожалуй и все посетители. Замок оказался довольно большим. В несколько этажей слились залы пяти церквей.
Должен признаться, в церквях я всегда чувствую себя неловко. Непонятное чувство трепета всегда гонит меня к выходу, но чувства любопытства, интереса к истории и искусству, озорной характер и жажда приключений,
в частности, берет своё и заставляет меня остаться.
Это у меня еще с детства.
***
Когда-то давно, когда мне только исполнилось, видимо 11 или 12 лет, я стал пионерским барабанщиком. Сам по себе факт этот к церквям никакого отношения не имеет, но произошло вот что.
Однажды, по пути из кружка барабанщиков домой, мой друг Витька пригласил меня зайти в церковь. Он сказал мне, что знает о том, что я другой, что я еврей, однако принимает меня за своего и даже назвал другом. Я, конечно же, был польщен таким признанием. Быть "не таким, как все" было за частую даже обидно, и я с радостью согласился. Двери церкви Якова, построенной в 15-м веке были большие, тяжелые, и мы открыли их с трудом. Внутри было темно, сыро и как-то страшновато. В полумраке мерцавших свечей мы прошли мимо большой круглой чаши с водой и остановились в дверях главного зала.
Шла служба.
Далеко впереди перед стеной, украшенной иконами, стоял очень красиво одетый человек и, напевно, говорил что-то на непонятном нам языке. По сторонам огромного зала стояли люди, одетые во всё чёрное, и вторили ему. Я не видел их лиц, потому что они были впереди, спиной к нам. Было страшно, но любопытство взяло своё, и мы сделали несколько шагов вперёд. Одна из женщин, одетая в какой-то длинный чёрный балдахин, повернулась к нам и пригрозила пальцем. Я вздрогнул и отскочил назад. И тут случилось то, что на всю жизнь заразило меня этим непонятным чувством трепета к церквям. Мой пионерский барабан отстегнулся от ремня, с грохотом стукнулся о каменный пол и покатился вперёд, равномерно постукивая блестящими,стальными болтами. Вся церковь замолчала, замерла и обернулась ко мне, виновнику богохульства. А новенький, только что
приобретенный за счет школы, пионерский барабан, как ни в чем не бывало, продолжал свой монотонный путь к алтарю.
Я ещё никогда в жизни не бегал так быстро. Мы, не оборачиваясь, промчались через весь город и остановились лишь у набережной, около стены дворца пионеров.
- Наверное тебе лучше оставаться евреем,- отдышавшись, сказал Витька.
- Наверное,- согласился я.
- Я всё равно буду считать тебя другом,- сказал Витька.
- Я тоже,- согласился я.
***
Вот почему, каждый раз, когда я вхожу в церковь, у меня возникает это странное чувство трепета и желание побыстрее уйти. А тут не одна, а целых пять церквей вместе. Да ещё в рождественское время.
Есть у меня, однако, ещё одна уникальная способность, являющаяся постоянным предметом ухмылок наших сыновей. Это способность найти еврейские корни во всём увиденном.
***
15
Проходя по галереям, мы остановились около одного старинного витража.
Германия, конец 1480-х годов. Нюрнбергская школа. “Обрезание Христа” - сообщала нам табличка на стене. Витраж выполнен великолепно. Рыжеволосый карапуз. Над ним склонился бородатый моел, с ножем в руке. С боку от него в трепете стоит молодая мать ребенка, зажмурившись, она как бы чувствует, что сейчас малышу будет больно. Сзади, в полумраке - священник. Его облик, в общем-то, не выражает ничего, кроме общего одобрения происходящему. Рыжеволосого карапуза подерживает над ритуальным тазиком... его отец? Ну, да, безусловно - отец ребёнка. Такие же рыжие волосы, такой же овал лица, даже такой же нос.
Я оказался абсолютно поражен и восторжен моим рождественским открытием. Значит, папа у ребенка всё-таки был. Значит правы, те историки, которые утверждают сегодня , что рождество - это праздник адоптированный церковью, после того, как его придумал Чарлз Диккенс.
Mое открытие моментально подняло мне настроение и, к моему удовольствию, ни насколько не уменьшило моего глубокого уважения к христианству и его истории. Облик Христа, его исторические намерения, всегда вызывали у меня понятие, интерес и даже одобрение. С такими мыслями в голове я продолжал переходить из зала в зал, разглядывая всё новые и новые экспонаты, обмениваясь с Лилей впечатлениями и комментариями. И вдруг...
Вдруг я остановился и замер в минутной нерешительности - на меня смотрел Христос.
Его глаза, широко раскрытые, глядели на меня из глубины впадин худого, вытянутого лица.
16
Он парил над залом, планируя на кресте, как бы управляя концами креста, как крыльями.
В голове моментально появилась знаменитая сцена "Лечу..." из кинокартины Тарковского "Андрей Рублев".
Да, безусловно, деревянная, так необычно выполненная статуя, изображала живого человека, летящего над нами.
- Но если не Христа, то кого-же, тогда? - подумал я, и снова обрадовался моментально пришедшему на ум объяснению. Элияху(Илья), безусловно эта статуя, сделанная в Испании 15-го века, изображала еврейского пророка, несущего за собой надежду избавления от насильственного крещения.
Как я не искал, ни одна табличка со стен не дала нам должного объяснения. Только по приезду обратно в наш отель, мой всезнающий компьютер "нагугал" мне возможное объяснение моей догадки.
Hасильственно крещенные евреи Испании зачастую приносили в христианство символику своей запрещенной веры. Так во многих церквях того времени появились символы "Живого Христа - Элияху", летящего над прихожанами.
***
На улице нас ожидал ещё один сюрприз. Солнце багряным шаром закатывалось за Гудзон и окрасило весь заснеженный парк таинственным цветом, глубины которого просто невозможно описать.
На скамеечке перед замком сидела в ожидании автобуса одинокая женщина, замотанная в одежду, не очень-то предназначенную для зимы. Снег падал на неё и не таял. Мы с Лилей беспокойно посмотрели друг на друга. Женщина зашевелилась, увидев подходящий транспорт, и мы вздохнули с облегчением.
Белая пурга сперва налетала на бордово-красное солнце, превращая его в еле заметную розовую кляксу, затем отпускала, открывая нам всё величие этого огромного огненного шара. Весь парк, то погружался в серо-белый полумрак, то загорался каким-то таинственно-розовым цветом. Казалось, что вся природа дышала, глубоко втягивая в себя остатки этого чудесного зимнего дня, выдыхая взамен не менее чудесную ночь. Белая перина никем не тронутого снега покрыла всё вокруг волшебной пеленой. Мы шли по парковым аллеям, зачарованно глядя по сторонам, стараясь не упустить это великолепие и запечатлеть его в нашей памяти поскорее, чтобы успеть до того момента, когда колдунья-ночь погрузит парк в холодную темноту. Мы пошли быстрее.
Лиля усердно щелкала фотокамерой, с трудом сгибая скованные морозом пальцы. Налетел очень сильный ветер, во истину, сдувающий с ног. Стало ещё холоднее. На пустой аллее парка мы увидели небольшого роста женщину, старающуюся побороть стихию при помощи большого, ярко-голубого зонта. Контраст цвета, глубина и законченность сцены создавали уникальную возможность для фотографии.
- Сделай так, чтобы она задержалась, - с озорством в голосе попросила Лиля.
Я сразу же понял ее новую идею и, подгоняемый ветром, побежал вдогонку за незнакомкой.
- Пожалуйста, делайте то, что вы делаете, - прокричал я женщине, борющейся с зонтом.
- Вы делаете это так прекрасно! У вас так хорошо получается! - Я рассыпался в комплиментах, а Лиля защёлкала своей камерой.
Маленькая женщина оказалась улыбающейся японкой. Она была польщена нашим вниманием и совсем не хотела уходить.
- Я специально купила такой яркий,- призналась она,- чтобы на меня смотрели!
- Мы уже посмотрели. Спасибо, - вежливо заметил я и отошел.
Зонтик ее поломался и беспомощно смотрел вниз.
- С Новым Годом!- сказал я.
- С Новым Годом и Вас! - ответила японка и потопала куда-то по заснеженной аллее.
Снова, откуда не возьмись, мимо пролетела красная птичка и растаяла, в растворённой закатом, снежной пурге.
Уже cмеркалось. В парке зажгли фонари.
Ну, а мы? Мы поехали готовится к встрече Нового 2009 года.
Новый Год - это всегда замечательное и радостное событие. Новый Год в Нью Йорке впечатляет ещё больше.
Пестрая, многоязычная толпа Манхэтана завлекает, закручивает, заводит. Когда находишься здесь, забываешь все волнения и невзгоды, все выборы, конфликты и кризисы. Когда находишься здесь, празднуешь вместе со всеми, по-настоящему, открыто и весело.
И никому не может придти в голову чудовищная мысль о том, что такой чудный праздник можно испортить. В мире, однако, есть люди, которые хотели бы испортить нам жизнь. От них нас охраняет полиция. На сей раз, я должен отметить, полиция действительно была на высоте.
18
Она была везде. На каждой станции метро, на каждом перроне, в каждом вагоне, на каждой улице, у каждого перехода, в каждом магазине. Она была с собаками, на лошадях, на мотоциклах, машинах и просто пешком. Молодые ребята и девушки, да и те, кто постарше, были одеты в свежовыглаженную форму и обвешены, огромным количеством всевозможных атрибутов, среди которых, можно было узнать всё: от личного оружия до противогазов.
Я хочу отдать им должное - за время новогодних праздников в Большом Нью Йорке от происшествий погиб только один человек. В маленькой Риге, для сравнения (смотри DELFI), погибло шесть!
Во истину - самый дружелюбный город мира.
***
В Нью-Йорке есть множество знаменитых традиционных мест встрeчи Нового Года: Eлка в Рокофеллеровском Центре, Ночной Марафон в Центральном парке (в -20ти градусный мороз - может это и есть то, что надо было нам смотреть), огромное количество ресторанов и компаний - но ничего не могло противостоять нашему заветному желанию быть в Новый Год на Times Square.
Для того, чтобы оказаться в самом центре площади к моменту нового года, места необходимо занимать заранее. С самого утра там уже были видны хорошо подготовленные кучки энтузиастов.
К обеду вся площадь была заполненна людьми, а после 6-ти туда вообще перестали пускать. Стоять так долго на морозе нам не хотелось, и мы решили довериться удаче.
У нас есть традиция, безусловно заимствованная от еврейского нового года,
в новогоднюю ночь съесть что-нибудь новое, такое, что не ели весь год, сладкое и круглое. Пить, конечно, шампанское, но такое, какого не пили никогда раньше. "Amish Market" на 8-ой Авеню снабдил нас свежими абрикосами, малиной и клубникой. "Food Imporium" на 48-й улице угостил нас малюсенькой баночкой красной икры, лососинкой, вермонтскими трюфелями с имбирем и ещё какой-то греческой “замазкой”, приготовленной из карпа, - такого мы никогда даже и не пробовали, и оказалось абсолютным объедением. Из французского ресторана "Le Beaujolais", на 46-й улице, мы приобрели пироженные. Но самой необычной едой для нас оказалось то, что нашла Лиля. Она купила сухие японские бобы "Эдомамэ", покрытые темным шоколадом.
Все приобретенные угощения с трудом уместились в маленьком, гостиничном холодильнике. Но еще сложнее оказалось нам разместисться внутри несчетного количества слоев теплой одежды - чтобы не замерзнуть. Не поворотливо, покачиваясь из стороны в сторону, празднично настроенные, мы поспешили к цели нашего путешествия. Но цель нашего путешествия оказалась преграждённой полицейским заслоном.
Мы прошли несколько кварталов. Картина не изменилась.
19
- Переходим к плану "Б", - оптимистично воскликнул я, и быстрой походкой направился к добродушно-улыбающемуся полицейскому, которого я заметил из далека.
Я представился ему. Объяснил откровенно, что мы прилетели из Техаса, чтобы попасть сюда на празднование Нового Года. А теперь, вот какая досада - не пропускают! Молодой паренёк, в аккуратной униформе, быстро оглянулся по сторонам, отодвинул шлагбаум и сказал:"Ну, давайте, только побыстрее." "С Новым Годом!"- прокричали мы радостно ему в ответ, не веря своей удаче. Через минуту мы уже были в середине толпы на заветной площади. Было уже половина 12-ти ночи. Когда смотришь по телевизору, то толпа эта выглядит огромной разноцветной, хаотичной массой. На самом же деле, все стоящие были разбиты на большие квадраты, в промежутках между которыми, ходили полицейские и агенты службы безопасности, пристально вглядываясь в толпу и следя за порядком. Толпа гудела. Музыка гремела. В большинстве своём вокруг нас были молодые ребята и девчонки. Они пили прямо из горла, принесённых с собой бутылок, передавая их друг с другу. На сей раз полиция не обращала на это внимания.
По телефону позвонил Дэник. Он оказался где-то неподалeку, в той же толпе, со своими друзьями, но мы его так и не увидели в эту ночь.
И вот подошла заветная минута Нового 2009 Года. Толпа загудела. Отсчитывая секунды, опустился по шесту вниз огромный, огненный шар, прогремели залпы фейерверка. Вся площадь окунулась в многоголосое, разноязычное, немного пьяное, восторженное восклицание. Улыбки, объятия, поцелуи каруселью неслись вокруг нас. Мы поцеловались и пожелали друг другу здорового и счастливого Нового Года и, конечно же, исполнения наших желаний, да ещё бы, ведь первое уже исполнилось - мы встретили Новый Год в Нью-Йорке, на Times Square.
Многотысячная толпа начала медленно расходиться, оставляя за собой горы мусора, состоящего в основном из только что купленных новогодних масок и украшений. Откуда ни возьмись, появились огромные мусорные машины, поглощающие в себя эти новогодние атрибуты, которые еще час назад были так необходимы, а теперь, отслужив, не нужными валялись на земле. Нам не хотелось покидать эту волшебную площадь. Хотелось, чтобы праздник продолжался. Мы взялись за руки и счастливые медленно побрели обратно в наш отель, чтобы успеть встретить праздник по нашему Сан Антоновскому времени. Улицы были запружены людьми, идущих во всех направлениях сразу. Даже машины почему-то ехали в обратную сторону, видимо, кто-то, где-то изменил движение. Звуки праздника неслись ото всюду. Двери нашего отеля распахнулись. Улыбающийся швейцар пригласил нас во внутрь. Мы прошли через ярко-освещенное фойе и замерли от удивления и восторга. На ступеньках лестницы играл джазовый квинтет. Все танцевали и пили шампанское. Подхваченные ритмом музыки, сбросив наши куртки на стул, прихватив по бокалу, любезно предложенному нам официантом, мы
с радостью присоединились к танцующим…
Особенно долго спать после встречи Нового Года у нас не получилось. Утром, 1-го января, мы уже стояли на набережной, в ожидании кораблика, который должен был отвести нас к ещё одной точке нашего путешествия - Статуи Свободы. День выдался прекрасный. Морозец и солнце, ну, прямо как по Пушкину. Мы гордо прошагали вдоль ожидающей очереди, высоко неся наши специальные VIP пропуска, заказанные две недели назад. Люди смотрели на нас завистливыми глазами, жмурясь от солнца и мороза, и наверняка, ругая самих себя за то, что не поступили, как мы. На корабле мы заняли места внутри салона, там было тепло. Однако, как только кораблик двинулся, мы быстренько перебрались наверх, несмотря на мороз и ветер. С верхней палубы вид открывался великолепный.
По серо-голубой водной глади сновали желтые кораблики.
Неожиданно в голову пришла озорная мысль о том, что слова старой, когда-то в 70-ые, популярной песни "Желтые кораблики", были написаны именно здесь на Гудзоне. Ну, а почему бы и нет! А тем временем, мы медленно подплывали к острову, над которым величественно возвышалась его хозяйка "Мадам Свобода" - "Lady Liberty".
"La liberté clairant le monde" - "Свобода, освещающая мир", так когда-то в 1886 году называлась статуя, подаренная Францией американскому народу.
Так записано во многих туристских путеводителях. А ведь на самом деле это было не совсем так.
21
Статую эту готовили в подарок арабскому султану, для того чтобы украсить бухту Суэцкого Канала. В последний момент султан отказался принять подарок. Статуя ему не пришлась по вкусу. Frederic Auguste Bartholdi - скульптор, придумавший весь проект, был в полной растерянности. Статуя была готова, деньги потрачены, но ни одна страна не хотела ее принять.
Еще бы, ведь для статуи необходимо было построить гигантский постамент.
А на это, в конце 19-го века ни у кого не было ни средств, ни желания.
И тут объявилась Америка.
Американский публицист, Joseph Pulitzer, смог через свою газету поднять кампанию по сбору финансов, необходимые для строительства постамента, во имя символа Свободы. Той свободы, которая так дорога каждому американцу. Франция, конечно, тоже помогла. Там организовали лотерею, доход от которой оплатил транспортировку.
Рассуждая об этой истории, невольно в голову приходит еврейская аналогия. (Уж, такова моя уникальная способность.) Аналогия получения Торы еврейским народом. БОГ тоже все народы обошел. Все отказались, лишь только евреи приняли Великий Закон и назвали его своим.
22
“Liberty is not the power to do what one wants,
but is the desire to do what one can.”
Jean-Paul Sartre.
Эти слова высечены на камне глубоко внизу. Возможно не все обращают на них внимание. Для меня в них заложен глубочайший смысл монумента. Я переведу эти строчки, сказанные Жан-Полем Сартре чуть позже...
Замерзшие, но очарованные всем увиденным, мы сошли на берег острова и направились к подножью статуи. Прошли через круглую площадь. Огромный, развивающийся на ветру флаг, величаво раскачивал верхушку высоченной мачты, у основания которой стояла Любавическая менора, оставшаяся там после только что прошедшей Хануки.
Мы с Лилей многозначительно переглянулись. Ну, и впрямь, подтверждение моей аналогии.
В основание статуи так просто зайти нельзя. Во-первых, надо иметь билеты, купленные заранее. Во-вторых, необходимо пройти досмотр, да не один, а целых два. Причем такой, какого мы не встречали ни в одном аэропорту мира. Мы проходили через два рентгена. На нас брызгали какой-то жидкостью. Нас просили подержать в руках какие-то пластиковые карточки, которые после этого пропускали через анализатор, который видимо искал следы взрывчатки.
И вот, наконец-то, ругая тех, из-за кого нам теперь надо терять столько драгоценного времени, мы уже поднимались наверх по бесконечным ступенькам лестницы.
Сейчас подняться разрешается только к ногам статуи, где находится открытая, круговая смотровая площадка. Когда-то можно было подняться до самого факела, используя несколько винтовых лестниц ведущих наверх. Теперь наш новый президент обещает, среди всего прочего, снова подниматься до самого факела. Ну, а почему бы и нет!
Нам вполне хватило вида, открывшегося перед нами. Манхетан простирался впереди ёжиком, торчащих небоскрeбов. Мы долго рассматривали каждый знаменитый каменный гигант, созданный трудом и талантом нашего народа.
Во всей этой прекрасной панораме не хватало только двух. Двух великанов-близнецов, коварное и бесчеловечное разрушение которых, навеки изменило всю нашу жизнь, наш покой.
В голову пришли слова, сказанные Жан-Полем Сартре "Свобода - это не сила делать то, что хочется. Свобода - это желание делать то, что можно."
На закате солнца мы вернулись обратно в город. В багряных солнечных лучах Lady Liberty выглядела ещё величественнее.
На пристане стоял металлический флажoк. На нём была вырезана единица, означающая номер причала.
Лиля ещё раз напоследок щёлкнула своей фотокамерой.
23
-We are the number Оne, - тихо, с гордостью в голосе, сказала она.
Так начался наш 2009 Новый Год.
Послесловие.
Послесловие оказалось просто необходимым. Всего через месяц после возвращения, когда мой рассказ был уже почти готов, по пути домой с работы, я услышал интересную передачу по радио. Передача была о статистических опросах населения страны и, среди прочего, поведала мне о том, что наш город, Сан Антонио, большинством опрошенных американцев был принят, ни чем иным, как "Самым дружелюбным городом страны!" Ну, вот тебе и на! Услышав такое, я превысил скорость и чуть-чуть не заработал штраф, от поджидавшего в кустах полицейского. От штрафа я, к счастью, отвертелся, но как же мне теперь быть с названием моей истории? Решил оставить. Пусть это будет разрешаемой неточностью.
Других неточностей в моём рассказе, пожалуй, и нет. Есть однако упущения. Некоторые по намерению, а некоторые просто, чтобы оставить что-то на потом. На потом я оставил все описания "Русского" Нью Йорка, его людей, магазинов, хлопот и ресторанов, полных шума и еды.
Намеренно я не захотел писать об отвратительных, про-хамазных, а это значит, анти-израильских демонстрациях, свидетелями которых мы невольно оказались. Мне не хочется признавать этих "нелюдей", даже на страницах моего рассказа. Ведь в это время в Газе шла война. Ведь каждый вечер мы спешили к компьютеру за новостями. Я остаюсь неизлечимым оптимистом и, не смотря на всемирный кризис, на угрозы исламо-фашистов, я верю в светлое и счастливое будущее наших детей и внуков.
Всё будет хорошо.
Должно быть!
Ну, a почему бы и нет!
Александр Мирский
Сан Антонио, Техас
Февраль, 2009
Comments