Отредактировано для публикации на TexasMenschStories в 2022.
Этот рассказ был написан для эмиграционной газеты под названием "NASA", которую в 90е годы мы выпускали в Сан Антонио. NASA, в общем-то, это National Aeronautics and Space Administration или, по-простому, космический центр в Хьюстоне. Для нас, однако, "NASA" - это было - "Новые Американцы в Сан Антонио", одна из моих озорных идей. Вот я и писал, кроме всего прочего, один рассказ для каждого выпуска той газеты. Выпускали мы её один раз в месяц в течении нескольких лет. Потом приток новых эмигрантов приостановился. Программа репатриации закончилось. "NASA" перестала выходить. Казалось , что всё, что мы делали забылось. И только однажды, перебирая старые мамины бумаги, я наткнулся на аккуратно сложённую стопку газет. Это оказалась подборка почти всех номеров газеты "NASA".
Среди прочих, я нашёл в этих номерах рассказ под названием - День Независимости.
Прочитав, я решил отредактировать его, и сегодня я предлагаю этот рассказ вашему вниманию.
*****
В римском аэропорту имени Леонардо Да Винчи было людно, шумно и жутко интересно. Особенно для нас, советских эмигрантов, которые глазели по сторонам своими большими еврейскими глазами, стараясь всё понять и всё запомнить. Сувенирные киоски блестели рекламой никому ненужных вещей.
Нам же, наоборот, нужно было всё и без исключения.
Группу нашу, человек в сорок, состоящую почему-то из лиц кавказско-азиатских национальностей и нас, поставили в угол зала ожидания. Нам запомнились, один армянин и один грузин, которые в отдельности наверное были неплохими ребятами, но между собой они спорили постоянно. Красочно жестикулируя, с пеной у рта они старались доказать друг другу, чей город был такой же красивый, как Рим, город в котором мы все провели большую часть нашей много-месячной эмиграции.
P-01
На сей раз спор вылился в потасовку, и они покатились по полу, то и дело натыкаясь на собственные баулы, расставленные с двух сторон, под наблюдением многочисленных членов их семей.
Было до противного стыдно, и мы отошли в сторону. У нас не было никаких баулов. Было всего два чемодана. Один, в котором лежал аккуратно запакованный в одежду новенький итальянский бар-столик, разобранный по частям. Другой хранил в себе трёх-литровую банку с килькой, пряного посола, закрученную в перьевую подушку для безопасности. Кильку я солил сам, аккуратно пересыпая солью и перцем, по специальному рецепту Лилиного папы, переданному мне по телефону. В Америке, как он сказал нам, такой кильки не было!
Столик мы приобрели на последние деньги в Соренто, на мебельной фабрике. Там хорошо знали советских эмигрантов и делали для них специальную скидку. Столик этот должен был принести нам, по приезду в Америку, целых 500 американских долларов. А для нас тогда это казалось огромным состоянием. Надо сказать, что превращения в целое состояние так и не произошло. До сих пор этот столик всё ещё собирает пыль в углу нашей гостиной.
Килька тоже до цели не доехала, но об этом я напишу потом.
В кармане джинсов, сильно обтягивающих мой похудевший в эмиграции зад, я крепко держал, сжатые в кулак последние итальянские деньги. Их осталось настолько мало, что и потратить было совсем не жалко. В окне одного из сувенирных киосков я увидел флакончик духов, сделанных в форме божьей коровки. Тут же вспомнилось, что эти симпатичные чёрно-красные букашки приносят счастье.
И через минуту я уже выкладывал на прилавок наши последние итальянские монеты. К моей радости денег на покупку хватило, и я сделал Лиле скромный подарок. На счастье.
Наконец нас позвали в самолет. О, Pan America, как прекрасна ты была. Ведь это было ещё тогда, когда все стюардессы были прелестны, кресла удобны, сервис исключительный и питание не уступало ресторанному, ни по вкусу, ни по оформлению. С трепетом мы зашли в просторный салон самолёта. Это ведь была первая частичка настоящей Америки, до которой нам довелось дотронуться.
P-02
Мы быстро нашли наши места и молча погрузились в удобные кресла, покрытые белыми накрахмаленными чехлами. Какая кругом была чистота! Улыбка не сходила с наших лиц. Лиля, я и маленький Марик крепко взялись за руки. Мы летели в Америку! Наша мечта сбылась!
Стюардесса услужливо наклонилась ко мне и что-то предложила. От усталости, волнения и нервозности я перестал понимать даже те обрывки английского, которые мне казалось, я выучил за последние несколько месяцев. И я вежливо отказался и сказал: "сенькю".
Начали разносить еду.
- "А если заставят потом платить",- мы насторожено переглянулись. Ведь платить нам было нечем.
- Давай возьмём только для Марика,- предложил я,- Потом как-нибудь открутимся.
После обеда, так и не доставшегося нам, по нашей собственной осторожности, стали разносить напитки. Нам очень хотелось, но мы продолжали скромно отказываться.
К середине полёта я, осмелев, решился обойти весь самолёт. Салон был разбит на несколько секций.
Мы сидели во второй, а в первой винтовая лестница поднималась наверх, где в ароматном дыме американских сигарет утопал настоящий американский бар. Люди сидели в удобных креслах вокруг маленьких столиков и, непринуждённо болтая, потягивали из длинных стаканов разноцветные напитки.
У нас внизу тоже был бар, только без кресел и столиков. Эмигранты из нашей группы выстроились в две очереди. Первая в бар за напитками, которые оказались бесплатными. Вторая в туалет.
Напитки все пили стоя во второй очереди, чтобы не терять времени.
Выйдя из туалета, восточные халаты, а большенство “наших” были одеты именно так, они снова становились в конец первой очереди.
P-03
Их карманы были набиты туалетной бумагой и мылом, которое лежало в туалете бесплатно.
Мне снова стало стыдно, и захватив всё же две баночки Кока-Колы, я до самого низа погрузился в своё мягкое кресло и в мысли о чудесной стране, которая ждала нас, открывая где-то впереди свои заветные двери.
Спали мы долго, как бы стараясь забрать за всё недоспанное время последних двух ночей, проведенных в сборах, переездах, и прочей сутолоке отъезда из Италии. Вскоре объявили, что самолет идёт на посадку.
Как по команде, восточные халаты наших попутчиков-эмигрантов выстроились в очередь к дверям. Чтобы выходить... Все хотели попасть в Америку первыми. Женщины подталкивали детей, дети старались схватится за рукава стоящих впереди мужчин. Все говорили шёпотом, но этот шёпот этот сливался в одно непрерывающееся гудение, уже совершенно неконтролируемой толпы. Интер-национальная пара мужей, подравшаяся в аэропорту бросала друг на друга взгляды, необещающие ничего хорошего, и мы снова опустились поглубже в кресла.
Стюардессы бегали по салону самолёта в нескрываемой панике.
- Если носители цветных халатов не усядутся обратно на свои места, самолёт на посадку не пойдет! - так я понял то, что они говорили между собой.
К нам обратилась растерянная девушка-стюардесса и сказала:"Help!"
У меня в голове стучало.
Почему-то всё кругом зазвучало голосами Битлзов,- "Help!’’
"Won't you please, please help me, help me, help me, oh."
и потом,-
"And now my life has changed in oh so many ways,
My independence seems to vanish in the haze."
P-04
Я не понимал английского, но знал заученные наизусть фразы любимых песен.
Я совсем не хотел, чтобы вот-вот, только что приобретённая независимость растворилась во мгле!
- I will help you! Yes, I can! - воскликнул я, и вскочив на ноги, вытянулся так, что чуть не ударился головой о потолок самолётного салона.
- "Внимание!,- я вложил в свой голос все навыки школы, театра, военной кафедры, армии, дня 7го октября и первомайской демонстрации.
- "Внимание,
Всем выходцам из советских республик!
По постонавлению и поручению командира корабля, Приказываю!
Моментально разойтись по местам!"
Произошло чудо, скопившиеся у дверей эмигранты опустили головы, перестали шептаться друг с другом, и тихо разошлись по местам.
Стюардесса посмотрела на меня большими, полными слез благодарности глазами.
Самолёт пошел на посадку, и ещё через несколько минут в окне иллюминатора мы увидели, одиноко стоящюю в голубой дымке Гудзона, Статую Свободы.
Пройдет ещё много лет, и я прочитаю знаменитую фразу :
‘’Liberty is not the power to do what one wants,
but is the desire to do what one can.”
Jean-Paul Sartre
P-05
( Свобода, это вовсе не возможность делать всего, что вам хочется,
это стремление делать то, что вы можете.)
Мы тогда ещё этого не знали. Для нас тогда была известна только одна истина. Как в песне у Битлзов, истина того, что "independence" наша, никогда больше не "... vanish in the haze." (Наша независимость никогда не раствориться во мгле…)
У трапа самолёта стюардесса протянула Марику памятный значёк, - крылышки, американский флаг и эмблема самой дорогой нам авиакомпании-Pan American.
Мы ступили на землю Америки, которой для нас оказался затоптанный пол Нью-Йорского аэропорта. Целовать его не хотелось, но я был готов обнять и расцеловать каждого встречающего нас чиновника.
Эти Американские чиновники и чиновницы неторопливо ставили печати и перекладывали наши документы из одной кучки бумаг в другую. Я, Ю с трудом сдерживая свои чувства и соблюдая правила приличия, долго жал им руки со словами благодарности. Мой восторг встречала приветливая, но однако весьма сдержанная и почти равнодушная улыбка. Наверное это выглядело комично.
Очень долго тянулось время. Мы проходили таможню, ждали, подписывали какие-то бумаги и снова ждали. Потом нас вовсе отвели в сторону от всех и велели снова ждать на коридорной скамейке. Прошёл час, второй, третий. За нами никто не приходил. Чемоданов нам тоже почему-то не дали. Но в сумке у нас оставался кусочек итальянской копченной колбасы и булка. Лиля заботливо скармливала эту провизию Марику, а я с интересом вглядывался в эту неизвестную для нас толпу, с трудом понимая, что все эти люди вокруг нас - настоящие американцы.
Обалдеть можно, все были одеты во всё фирменное, штатское!
Люди шли легко, немного развязно, даже если спешили.
- Так вот, что такое Independence, - подумал я. - Это когда ты чувствуешь себя легко и независимо.
P-06
Я сразу-же заметил, что черные люди вели себя ещё легче, чем белые. Они ходили более развязно, постоянно отбивая всем телом какой-то, только им понятный ритм. Клёво! Я смотрел на них с восторгом, видя в каждом из них образы моих любимых музыкантов.
Мимо нас не спеша прошел очень красиво одетый, чернокожий гражданин, а за ним белый носильщик, взмыленный от непосильного труда, он тащил тележку с чемоданами.
- А нас на политэкономии совсем не этому учили,- подумалось мне.
И я вспомнил чей-то русский перевод одного Американского блюза:
“… и никто вокруг не знает, как бедный негр живет,
О жизни чёрных негров вам старый Том поёт,
А у Тома нету дома, а у Тома ни гроша,
И с работы гонят Тома,
И жизнь его не хороша…”
(Прим.автора: “Сегодня подобные строчки, особенно произнесённые «белым», звучат грубо, неприемлемо, даже с оттенком ничем не прикрытого расизма . Но тогда… Мы, приезжая в свободный мир, несли на себе, сами того не понимая, всю нищету советского мышления, пропитанную завистью, шовинизмом и ложью. Ложью, которая и была основанием государства, которое нас заставляли считать родиной. Сейчас, почти полвека спустя, мне это видно и понятно, но тогда… Тогда, как желторотый птенец я тянулся к чему-то новому и непонятному, с наивной надеждой на хороший исход.)
Я на какое-то время задумался и наверное, сидя на скамейке задремал от усталости и полного духовного изнеможения.
P-07
-Yiden?
Чей-то голос вывел меня из задумчивости.
- Да, да, конечно, Yes! Мы евреи из Риги. Мы ждем. - не понимая с кем говорю, ответил я по-русски. А потом, спохватившись добавил:
- Ви Вейт. Эмиграйшен. Ви гоинк то Демойн, Аёва.
( Мы ждём. Эмигранты. Мы едем в город Де Мойн, в штате Айова, - так это звучало на моем тогдашнем английском. Прим. автора.)
- Ayer boytshik un mamele veln esn ? - последовал вопрос.
(Твой мальчик и мамочка хотят кушать? - на идиш. Прим.автора.)
- О, нет, что вы. Мы вовсе не голодны.
- Мы только кушали и кушали, - жестами объяснил я проходящему мимо и остановившемуся возле нас незнакомцу.
По всей видимости мы выглядели достаточно изнурённо. Бессонные ночи, тревоги переездов, эмиграционная кухня,- всё это оставило глубокие синие круги под нашими глазами и такие-же глубокие складки на нашей измятой от сидения в самолёте одежде. Ну, а Марик, наш маленький сын - он был такой худенький, что я в шутку говорил, что женщины плакали, глядя на него.(Теперь, правда этого не скажешь.)
Незнакомец посмотрел на нас с улыбкой. Он протянул мне 20-ти долларовую бумашку, посоветовав всё же, купить нам чего-нибудь поесть, и не оборачиваясь поспешил дальше по своим делам.
Мы молча смотрели ему вслед, стараясь разгадать эту ещё не понятную нам страну и её людей.
К вечеру за нами всё таки пришли. Чемоданы показали нам через стекло, но в руки не дали. “Неужели из-за кильки”,- подумали мы, но понимающе переглянулись и виду не подали.
P-08
Лиля с самого начала не хотела с этим связываться. Идея была моей - сначала до конца.
Однажды в телефонном разговоре Лилин папа упомянул, что такой вкусной кильки, как он солил будучи в Италии - нет ни где! Я очень хотел привезти ему какой-нибудь подарок, и идея родилась сама собой. Банку мы купили в хозяйственном магазине, рыбку для соления на "круглом рынке", соль, перец и лавровый лист у нас были. Получилось дёшево, и сердито!
К счастью оказалось, что наши чемоданы не задержали, а как нам объяснили, отправили прямиком в Des Moines, город нашего будущего жительства, а нас повезли в гостиницу переночевать.
До боли в глазах мы всматривались в темноту ночи, ожидая увидеть в окнах автобуса ожидаемые нами небоскрёбы. Небоскрёбов не было. На пересечении двух дорожных магистралей стояла наша гостиница. У неё был всего один этаж, растянутый в длину на целый квартал. Тротуара вокруг гостиницы тоже не было. Газон травы выходил прямо на проезжую часть.
Кругом были машины, машины, машины. Причём, как я заметил, чем больше была машина, тем "чернее" был ее водитель, - непонятно,- подумал я. Советское, черно-белое представление об Америке давало себя знать, а никакого другого представления у меня на тот момент и быть не могло.
Нас привели в номер и оставили. Марик уже давно заснул у меня на руках, и мы аккуратно уложили его в кровать. Кровать была большой и занимала почти всю комнату. С обоих сторон стояли тумбочки. У одной из них, сверху была приделана большая серебренная кнопка.
- Интересно, а это зачем, - подумал я и нажал.
О, Боже, - кровать подпрыгнула и затряслась.
Я бросился сверху на неё, стараясь одной рукой поддержать Марика, чтобы он не проснулся, другой придержать эту сумасшедшую кровать, чтобы она не убежала. Через несколько минут всё кончилось само собой.
P-09
Оказывается в этой стране мы не знаем, как спать,- подумал я и очень по-философски заявил об этом в слух.
- Саша, иди сюда быстрее, - позвала меня Лиля. - У нас кажется туалет не работает!
Сиденье унитаза действительно было переклеено белой лентой с надписью sanitized. Он был полон воды синего цвета. В самолёте, кстати к нашему изумлению, вода была зелёной, здесь синей, а из крана всё ещё идёт чистая вода! - я старался решить эту инженерную загадку и не мог найти ей объяснения…
- Са-ни-тайз,- по слогам прочитал я - это, наверно, что-то санитарное случилось…
- Вот они воду и подкрасили, - я добавил это мудро и с понятием, вспомнив как в детстве, купая меня, мама добавляла в воду марганцовку, для дезинфекции. Да, ведь и мы это делали, когда Марика купали в Риге. Значит и в Америке всё так же, только марганцовка у них синяя.
Оказывается в этой стране я даже не знал, как работает туалет! - снова по-философски подумал я, но на сей раз про себя.
Я не успокоился пока не открыл крышку унитазного бочка и увидел бутылку, очищающей жидкости синего цвета, пружиной пристегнутую к стенке.
Но почему же в унитазе стояла вода? Ведь у нас в Риге, вода в унитазе была трагедией, от которой мог спасти только водопроводчик из домоуправления.
- Может быть здесь и унитазы устроенны по другому, - про себя подумал я и предложил Лиле пойти и воспользоваться туалeтом в коридоре, на всякий случай.
Мы оставили Марика спать и пошли на разведку.
Общественный туалет в коридоре гостиницы оказался чистым и просторным.
P-10
Зайдя в кабинку, я обнаружил, что и тут, унитаз был наполнен синей водой.
- Значит так оно и должно быть в этой стране - с облегчением подумал я.
Я быстро справил свои дела и открыл дверь кабинки, чтобы направиться к выходу. Навстречу мне направлялся большой, толстый американец.
- А ю сру?, - громко спросил он.
- Да я даже и не сра... вовсе, - замялся я. - Я так по маленькому...
Толстый американец ничего не понял и прошёл мимо меня прямо в кабинку.
- Деловой человек. Спешит, - с уважением подумал я.
Через минуту я уже рассказывал Лиле, что случайно узнал ещё одно английское слово.(Through - это, вообще-то по-английски - через или уже. Но фонетически, в разговорном языке, это звучало как “сру” . Можете представить себе мой восторг и удивление!)
- Понимаешь, наверное весь русский мат, на самом деле, пришёл к нам от английского. От моряков, наверное. А нам говорили от батраков при Петре первом…
Тоже мне, великий и необъятный русский язык! - заключил я.
Мы зашли в сувенирный киоск, где приветливая девушка заговорила с нами по-английски.
Мы ни слова не поняли и вышли.
Мы сунулись в ресторан, сжимая в кулаке, полученные в аэропорту 20 долларов. Тихо играла музыка. В баре было сильно накуренно. Откуда-то из дыма появился огромный, чёрный человек и заговорил по-английски. Снова осечка. Ничего не поняв, мы испуганно переглянулись и решили, что поедим завтра.
Навстречу нам по коридору быстро шёл мужчина в коротеньких штанишках.
- Посмотри на это чудо, - сказал я.
P-11
Мы ведь никогда раньше не видели мужчин в шортах. Ни в Риге, нигде в местах, которые мы только что посетили в Европе, мужчины не носили короткие штанишки. ( Прим. автора: Ведь это был 1980 год.)
"Чудо" заговорил с нами по-русски, а когда узнало, что мы едем в Дес Мойнес, сказало, что мы видимо сошли с ума и ушло.
Нам стало немного не по себе.
- А может быть Де Мойн, это на самом деле плохо, - подумал я про себя, стараясь не подавать виду.
Лиля определенно думала тоже самое.
Мы вернулись в номер, и я решил позвонить нашим Нью Йорским родственникам.
Набрал номер. Гудок, кто-то заговорил по-английски.
Я не понял.
Меня тоже не поняли.
Набрать 9-ку перед номером, чтобы обойти оператора гостиницы, я так и не догадался.
Я повторил всю операцию трижды и в отчаянии бросил трубку.
Оказалось, что мы даже не знаем, как говорить по телефону в этой нашей новой стране…
Всю ночь мы пролежали в кровати, занятые мыслями о будущем и опасениями о том, чтобы эта американская кровать снова не затряслась.
А Марик? Марик сладко посапывал, приютившись между нами, он совсем не боялся своего будущего.
Мы тоже не боялись, просто была у нас этакая настороженность перед ожидаемой нас неизвестностью.
P-12
- Ты знаешь, Лиля, - тихо сказал я, - Мы в этой стране ничего не знаем, как маленькие дети. Нам ведь надо начинать всё с начала. Как будто мы заново родились. В этой новой стране всё по другому. Это то, что я сегодня понял.
Давай начнём с завтра все делать по новому, не так как раньше.
- Давай, - сквозь сон ответила Лиля.
А на завтра в Америке был Independence Day. Нам так и объявила в аэропорту провожающая нас русскоговорящая работница ХИАСа,(Американская Еврейская организация помощи беженцам и эмигрантам.)
- Сегодня тут у них праздник, - сказала она. - Поэтому вас там, официально никто встречать не будет. Но вы молодые, сами разберётесь.
- Конечно разберёмся, - не задумываясь, ответил я, и мы самостоятельно вступили в нашу новую Американскую жизнь.
Нас снова привезли в аэропорт.
Самолёт был полон, но он уже не был такой большой, как вчера. Не было ни бара, ни лестницы на второй этаж. Вокруг все говорили только по-английски, но несмотря на мою постоянно твёрдую 3-ку по английскому языку, я не мог различить почти не одной фразы. Теперь мы были иностранцы!
Одеты мы были о’кей, ещё более классно, чем американцы.
На Марике был джинсовый комбинезон и сине-красно-белая рубашка, на три кнопочки. Лиля выглядела потрясающе. Она была в бежевых джинсах Левайс из тонкого вельвета, сиреневой блузке с распушенными рукавами на шнуровке и в синих босоножках на высокой пробковой платформе. Ну, а я, - я выглядел не хуже самых известных музыкантов мира! Пышная черная шевелюра, падающая на плечи, обрамляла моё лицо, в основном состоящее из кругло выпученных глаз и густой подковы усов, спускающихся чуть ниже подбородка.
P-13
Вельветовая рубашка с погонами была с легкостью расстёгнута на груди, где был виден маленький серебряный могендовид, указывающий на мое происхождение, и конечно же пачка чёрной "Элиты" (очень престижные рижские сигареты) была засунута в низко-закатанный рукав.
Расклешённые джинсы Вранглер с косыми карманами прикрывали своими колоколами гордость моего наряда -туфли, приобретённые в Риме на Круглом Рынке. Ходить в них было неудобно, но очень красиво. Тонкая светлокоричневая кожа так сильно обтягивала подъём ступни, что казалось через неё можно было разглядеть каждое сухожилие, тугонатянутое из-за непривычно-высокого каблука. А нос, нос туфлей, это была моя самая главная гордость моего костюмного ансамбля! Он был на столько остр, что казалось его можно было использовать в целях самообороны, если конечно ногу поднять, что в обтягивающих джинсах сделать было совершено невозможно.
Сжимая Лилину руку в своей, я смотрел в слегка запотевшее окно самолета на серо-серебряные американские облака, уходящие вдаль и думал о том, как нас будет встречать этот незнакомый Дес Мойнес.
Про этот город мы не знали ничего. Там жили Лилины родители и брат, но они тогда не долюбливали меня за вечное желание "идти другим путём".
Лилины родители были в отказе больше 15ти лет, и когда наконец получили разрешение, я практически разбил их семью, забрав Лилю и наотрез отказавшись уезжать. Я считал, что нам ещё не время…
Мы даже поговаривали о других городах. В американском консулате нам предложили Нью Йорк, Хьюстон, Чикаго и Де Мойнес. Нью Йорк казался слишком большим, в Чикаго были гангстеры, в Хьюстоне ковбои. Про Де Мойнес мы не знали ничего. В голове почему-то пронесся хрущёвский лозунг - "Догоним корову из штата Айова!" И мы решили, что всё же поначалу поедем к родителям.
Я представлял себе, как Лилин папа выйдет нам на встречу. Я преподнесу ему огромную банку с килькой и мы обнимемся. Лилина мама будет со слезами на глазах покрывать Лилю и Марика поцелуями и яркими пятнами губной помады.
А потом придёт общественность, обязательно придёт, несмотря на праздник. Обязательно будет трибуна, пусть даже не большая, и красный ковер. И кто-то скажет речь.
P-14
А потом вперёд выйду я. Я посмотрю на американский флаг и скажу с трепетом, как признателен я за предоставленную нам свободу жить в этой удивительной стране. И конечно же вспомню тысячи других людей, рвущихся уехать из той ненавистной нам советской системы. И попрошу не прекращать им помощь...
Я даже выписал из словарика несколько специальных фраз на английском и перебирал их в уме, стараясь запомнить наизусть.
И вот посадка, открытая дверь, улыбка стюардессы, и мы идём по длинному коридору Демойновского аэропорта.
Лиля держит на руках Марика, а я целую кучу бумаг, билетов и писем, выданных нам представительницей ХИАСа в Нью Йорке.
На встречу бежали Лилин папа и брат. Лиля бросилась в объятия к папе. Я обнялся с её братом.
- Зачем тебе столько бумаг? - с саркастической усмешкой спросил он.
- Не знаю, это самолётные билеты и что-то ещё, - неуверенно ответил я.
- Так, зачем тебе билеты? Ты же уже приехал. Или ты обратно хочешь? - рассмеялся Лилин брат.
Обратно я совсем не хотел и уверенно сунул бумаги с билетами в рядом стоящий мусорник.
Подбежала Лилина мама и бросилась мне на шею. Через минуту я был покрыт поцелуями, слезали и яркими пятнами губной помады. Половина слёз была моими.
-А вот и наша общественность, - не без гордости заметил Лилин папа, показывая вправо.
-Ага, - подумал я,- так я и знал. Пришли, несмотря на праздник!
Общественность смотрела на нас прищурено, глазами маленькой, очень пожилой женщины, с несоразмерно большим бюстом, на котором сидела постоянно тявкающая болонка.
P-15
Эстэр, так звали эту томную даму, приехала из России с родителями в начале 20-х годов и чуть-чуть говорила по-русски. Теперь она занималась еврейской эмиграцией в городе Де Мойнес. Лилина мама бодро заговорила с ней по-английски, да так, что я ни слова не понял и от удивления, чуть не потерял дар речи.
Через много лет, когда Лилина мама говорила по-английски, я всё равно не понимал её , но больше я этому не удивлялся.
("Лучше говорить по-английски плохо, чем не говорить вообще." Через много лет этот лозунг висел у Лили в кабинете, где она в течении 15-ти лет была мэнаджером городского эмиграционного отдела.)
Общественность попращалась и ушла, трибуны не было, но ковёр на полу был и он вёл нас вперёд, к карусели чемоданов.
Пасажиры, быстро разбирая свои вещи, отчистили конвеерную ленту с чемоданами, но наших там не оказалось.
- Не волнуйся, - сказал Лилин брат и повел меня к окну багажного отделения, чтобы заявить о потере.
- Your tickets please, - улыбаясь попросила девушка.(Ваши билеты, пожалуйста.)
- Ну, где твои билеты, - спросил брат.
Я посмотрел на него со смешанным чувством признательности и недоумения, нo ничего не сказал, а уверенно пошел обратно.
Аэропорт в Дес Мойнес в те годы был небольшим, но мусорников там было неимоверно много. Все они походили друг на друга, как две капли воды, и работа закипела.
Хромая от боли в ногах, стиснутых модными туфлями, не обращая внимания на фирменную одежду, стиснув зубы я переходил от мусорника к мусорнику, не стесняясь, залезая туда в поисках заветных билетов. И наконец нашел.
Чемоданы нам пообещали доставить на следующее утро, а за это дали 40 долларов для приобретения вещей срочной необходимости и персональной гигиены. Наше состояние возросло в три раза. Я сжимал в руке целых 60 американских долларов.
На парковке аэропорта нас ждала самая большая машина, когда-либо увиденная нами. Фурия, - с гордостью сказал Лилин папа, похлопав её с любовью по наколённому на солнце капоту. - Заходите, - и пригласил нас во внутрь.
P-16
Мы ехали довольно долго, но ландшафт не изменялся. По обе стороны, до горизонта простирались кукурузные поля.
- А почему у вас аэропорт так далеко от города, - спросил я.
- Не волнуйся, - последовал ответ. -Мы уже в городе…
- А где большие дома и улицы? - с дрожью в голосе спросил я.
- Это в даунтауне- последовал ответ.
- А туда можно?
- Как-нибудь в другой раз, - прозвучал ответ.
Я почему-то загрустил.
Вся грусть прошла моментально, когда нас привезли в приготовленную, специально для нас, квартиру и подвели к огромному холодильнику.
Он был до краёв набит продуктами в разноцветных, привлекательных упаковках. До самых краёв! И это несмотря на его огромный размер!
Лилины родители постарались на славу.
В квартире уже была какая-то мебель.
Для Марика была приготовлена детская кроватка, почти новая. Для нас большие матрасы, почти без желтых пятен, которые кто-то заботливо поставил на кирпичи, что бы было повыше. Я сразу подумал, что это было изобретение Лилиного папы.
Вся квартира показалась нам довольно большой и просторной, и мы даже не обратили внимание на то, что она была в полуподвале, с маленькими окошками выходящими на кусты газонов.
- Это бельетаж, - пояснил Лилин папа. Но нам было всё равно, где начинать. Мы уже решили, что надо начинать всё сначала.
Откуда-то стали приходить гости. Принесли ещё еды и водку в огромных бутылках. Всем стало весело. Неожиданно пришел молодой раввин и принёс мезузу. Мне дали молоток, и я сам прибил её к дверному косяку.
P-17
Рэбе помог мне сказать молитву. Я с трепетом повторил непонятные мне слова.
Понять тогда я не смог, но смог почувствовать и откровенно расплакался, как бы дав слезам моим вынести наружу всю горечь, оставленную в прошлой жизни.
Новая жизнь началась!
А вечером мы поехали на салют. Потому что у всей страны был праздник —День Независимости.
Салют-фейерверк подготовили перед огромным открытым парком, огромная лужайка которого была покрыта сотнями людей, приехавших на празднование. Люди сидели на раскладных креслах и одеялах вокруг переносных холодильников и ели.
В жизни моей я не видел такого огромного, одновременного поглощения пищи.
Прозвучал первый залп, и сотни разноцветных вспышек салюта превратили небо в политру невероятного размера. Цвета менялись, медленно сползая вниз и снова поднимались вверх, что бы покрасоваться своим великолепием. После каждого залпа зрители аплодировали и кричали от восторга.
Я обнял Лилю и тихо сказал ей, что они даже не догадываются, какой на самом деле сегодня праздник.
А про себя подумал, что "общественность" всё же пришла нас поприветствовать, да так, что я даже и загадать не мог. И не только общественность Американского города с французским названием - Дес Мойнес, а вся страна Америка приветствовала нас, сама того не подозревая.
В честь этого дня, каждый год мы всей семьёй собираемся вместе, смотрим фейерверк и поднимаем бокалы за нашу новую страну, за нашу свободу, за счастье, подаренное нам судьбой, за нашу независимость!
А чемоданы нам всё же привезли на следующее утро, как и обещали. Огромный человек нёс их к нам из грузовика на вытянутых руках. Его тёмное покрытое потом лицо изображало непередаваемую гримасу отвращения.
P-18
Килька, так заботливо засоленная мной самим, видимо не смогла вынести жары, тряски переезда, перемен самолётного давления и насильного заточения в банку. Она тоже вырвалась на свободу и растеклась, захватив своим рассолом пух и перья, обнимавшей ее красной, атласной, рижской подушки. Жмурясь от вони, мне пришлось выбросить все наши вещи, да и сам чемодан в мусорный контейнер. Чемодана мне было очень жаль, но это уже совсем другая история.
Написано для эмигрантской газеты NASA в 1995 году.
Отредактировано для публикации на TexasMenschStories в 2022.
Alex Mirsky ©
Comments